– Так я назову ребенка, если родится мальчик. Так звали его отца. А поскольку он был мусульманином, я воспитаю его сына в мусульманской вере.

– Мусульманином?! Ты…

Беатриче наслаждалась своим триумфом: несколькими фразами она внесла замешательство в узенький мирок Маркуса Вебера. Опомнившись, положила палочки, уперлась локтями в стол и, прищурившись, устремила на неожиданного жениха насмешливый взор. Впрочем, не стоит так проявлять свои эмоции. Взяла себя в руки и спокойно продолжила:

– Может быть, прежде чем созывать гостей на свадьбу, тебе и твоей семье стоит побольше узнать об отце ребенка? Так вот… Он араб.

– Господи помилуй… Надеюсь, он не…

Он не успел закончить – она повелительно промолвила:

– Лучше ничего не говори!

Маркус пробормотал что-то невнятное, разглядывая свои руки. Но сделал над собой усилие и продолжил:

– Слава богу, что не чернокожий. Надеюсь, мне удастся убедить отца…

– Довольно, Маркус, спасибо. Разговор наш окончен!

– Думаю, несмотря ни на что, я выполню свою миссию. Конечно, это нелегко, но…

– Маркус, довольно! – вскрикнула она. – Я не нуждаюсь в твоем великодушии и не принимаю твою жертву! Я твердо решила воспитывать ребенка одна и сделаю это. Я не выйду за тебя замуж.

– Прошу тебя, Беатриче, все хорошо обдумать.

Она отрицательно покачала головой.

– А что тут думать? Посмотри на меня: похожа я на женщину, которая добровольно отдастся в лапы твоего до тошноты добропорядочного семейства?

– Как ты смеешь так говорить о моей семье?!

– Разве я не права? Представляю, сколько сил потратила бы твоя мать, чтобы сделать из меня то, что называется «женщина из хорошего общества»! Наверное, разнесла бы по всему Гамбургу, какой подвиг совершила, приютив меня и моего бедного ребенка в своем доме. А твой отец постоянно давал бы почувствовать, что только его великодушие спасло меня от пропасти – ведь благодаря ему я оказалась на Олимпе ганзейской аристократии. – Она перевела дух. – Нет уж, спасибо! Я отказываюсь от такой чести!

– Беатриче, ты должна…

– Нет, Маркус, ты точно такой же, как они. Все знаешь лучше меня – что мне можно, что нельзя. Стал бы все решать за меня, контролировать каждый мой шаг… Задохнусь я от такой жизни.

– Но три года, проведенные со мной, ты выдержала успешно. И, вижу, эти три года пошли тебе только на пользу. Кроме того, не я ведь так осложнил твою жизнь.

Она яростно замотала головой – ее трясло от возмущения.

– Что ты себе позволяешь?! Мою жизнь никто не осложнил! Тебе, по-видимому, не дано понять: я любила отца своего ребенка! Единственное, о чем сожалею, – что нам не суждено быть вместе!

– Ты меня разочаровала, Беатриче! – торжественно заявил Маркус. – Нашла себе какого-то верблюда…

– Сто-о-п! – прервала она его и решительно поднялась. – Уходи сейчас же, прежде чем скажешь еще хоть слово! Не убивай остатки нашей дружбы.

– Возможно, ты и права. – Он тоже поднялся. – Не обижайся, Беатриче, но ты сильно изменилась.

Они вышли в прихожую. Маркус надел пальто, взял ботинки, любовно погладил…

– В этом доме найдется рожок для обуви? Не царапать же мне итальянские туфли…

Ну и вопрос, и в такой момент! Чаша ее терпения переполнилась. Резким движением она схватила ботинки – ручная работа, цена каждого превышает стоимость недельного отдыха в Турции, – рванула входную дверь и вышвырнула их один за другим на лестницу.

– Вот так! Надевай на улице! А теперь… исчезни! Не хочу тебя больше видеть!

Маркус застыл на месте, но потом быстро пришел в себя.

– Неряха! – закричал он и опрометью в одних носках бросился вниз по лестнице.

Так спасают жизнь, а не пару ботинок.

Беатриче с треском захлопнула за ним дверь и вернулась на кухню. Стойкий запах дорогого лосьона после бритья, которым он пользовался, ударил в нос, почти лишил рассудка. Влажная зеленая плесень… ох!.. Еще хотя бы секунду будет вдыхать этот запах – задохнется!

Она настежь распахнула окно… Убрала со стола, вышвырнула остатки суши в мусорный бак. Выбрасывает на помойку пятьдесят евро – пусть! Она готова выкинуть из квартиры все, что напоминает ей о Маркусе Вебере. Закончив уборку, Беатриче прошла по длинному коридору в свою спальню и плюхнулась на софу. Гнев еще не улегся – бьет дрожь; горят щеки… Схватить бы первый попавшийся под руку предмет и расколоть на мелкие кусочки! Как она устала… И вдруг остро почувствовала – противные тянущие боли в животе мутят сознание…

Беатриче закрыла глаза и положила руки на живот: ребенок толкается внутри, недавняя ссора не прошла для него бесследно. Она провела рукой по животу, как бы успокаивая маленькое существо. Боль не прекращается… О, живот стал твердым, как доска.

Это схватки! Хотя… для них слишком рано – идет всего тридцатая неделя. Мысли стали путаться. Что ей делать, что?.. Надо… надо носить бандаж! Это она подумала уже четко. Тяжело поднялась и еле-еле побрела в ванную комнату.

Мышцы болят, будто она только что сошла с боксерского ринга… Беатриче наполнила ванну теплой водой и добавила туда несколько капель эфирных масел: мелиссы, апельсиновых цветков и жасмина. Эффект таких масел она испытала на себе, будучи в Бухаре. Совсем другая жизнь, другое время…

Она разделась и села в ванну, ощущая всем телом благотворное тепло. Вдыхала ароматы масел и постепенно погрузилась в воспоминания о своем странном путешествии… Оно привело ее не просто в другую страну, а в другое время, другой мир. Грезилась Бухара: ароматы восточных базаров, купальни эмира, голоса муэдзинов… Роскошные дома местных купцов с изысканной медной посудой и драгоценными коврами – и ужасающая бедность, грязь, нищета.

В памяти всплыли люди, сопровождавшие ее в прогулках по Бухаре. Вот Зекирех – сильная несгибаемая женщина; она стала ее подругой. Вот Саддин – кочевник, которого она любила и ненавидела и в конце концов спасла ему жизнь. Но главный человек в том мире, конечно, Али аль-Хусейн, отец ее ребенка.

Не объяснить самой себе, как ей пришло в голову открыть всю правду именно Маркусу. Этот холодный, расчетливый человек, лишенный всякой фантазии, никогда не поймет ее. Она сама с трудом осознавала, что все это действительно произошло с ней. Возможно, она сошла с ума…