Вероятно, это не самое лаконичное электронное письмо, которое я когда-либо писала, но полагаю, я буду беспокоиться об этом позже, когда отправлю его.

Упс.

Я его уже отправила.

Смотрю на значок «отправлено» и мой телефон умирает.

Пожимаю плечами. Ну и ладно.

Я ложусь на кровать и пытаюсь заставить себя думать о том, о чем стоит подумать. Думаю о квартире в Лондоне, которую сдала в субаренду на лето. Думаю об учебе, о том, как буду каждый день вставать без тепла в сердце, пузырьков в животе и бабочек, и как чертовски скучно это будет. Я думаю о боли, которую почувствую, когда не буду видеть лицо Бригса каждый день, о потере его в моей жизни. О горечи, которая последует за этим. Горечь всегда следует за сладостью, особенно когда дело касается любви. Особенно когда речь идет о запретной любви.

Я не знаю, как долго сижу в темноте, но, в конце концов, встаю, пошатываясь, и ковыляю на кухню, чтобы совершить налёт на холодильник ради наполовину полной бутылки вина, которая, знаю, стоит там.

Я только заканчиваю наливать себе стаканчик дубового шардоне, когда раздаётся стук в мою дверь. Он слабый, словно человек боится причинить беспокойство, но он заставляет волосы на затылке встать дыбом.

Смотрю на часы на микроволновке. Сейчас лишь пятнадцать минут двенадцатого, не так уж и поздно, но всё-таки. У моей соседки никогда не бывает гостей так поздно, и у меня никогда не было здесь никого, кроме Бригса, который пару раз заносил книги, или однажды, забирал меня, когда мы пошли в театр, чтобы посмотреть постановку за городом.

Очевидно, эта мысль дает мне толчок надежды, когда я быстро подкрадываюсь к двери, заглядывая в глазок, прежде чем человек может постучать снова.

Это Бригс. Искаженный через глазок, но все же это он.

Вот черт.

Я делаю глубокий вдох и снимаю цепочку, медленно открывая дверь.

— Привет, — тихо говорю я, рассматривая его. Он стоит в той же одежде, в которой я видела его раньше, рубашка оливкового цвета и тёмные джинсы.

Думаю, в глубине души я надеялась, что он появится. Разве не поэтому я написала письмо? Жест отчаяния? Последняя попытка?

Он выглядит огорчённым, брови нахмурены.

— Могу я войти? — спрашивает он грубовато и низко. — Извини, что так поздно. Я пытался дозвониться до тебя, но попадал сразу же на голосовую почту.

— Ты же знаешь, я никогда не проверяю голосовую почту, — говорю ему, шире открывая дверь.

Теперь он кажется нереальным, прислоняясь к дверному косяку.

— Знаю, — говорит он. — Но я никогда до этого не получал от тебя пьяных писем.

Он входит, и я знаю, что должна отшутиться.

— Ну, считай, что ты избранный, — говорю я, осторожно закрывая дверь. — Пьяные письма - фишка Наташи Трюдо.

Но когда он стоит в узком проходе и поворачивается ко мне лицом, наши тела слишком близко в темноте, он не улыбается. Вместо этого он смотрит на меня так, словно изучает карту сокровищ, которую, как он знает, позже потеряет, запоминая каждую деталь.

— Я хочу поговорить об этом, — говорит он, и его голос все еще находится на границе между тихим и решительным.

— О письме? — спрашиваю я, хотя сейчас бесполезно притворяться.

Все внутри меня танцует, ждёт и мечтает.

Он кивает и осторожно оглядывается.

— Твоя соседка спит? — мягко спрашивает он.

Я киваю.

— Да, и она в прямом смысле слова может спать как убитая, — я почти перехожу на тему о нашем соседе, играющем техно, и о том, как она говорит, что никогда даже не слышала, чтобы его музыка играла, но не делаю этого, потому что взгляд в глазах Бригса настолько захватывает меня, что мысли вылетают из головы.

И я полагаю из-за этого, мы никуда не двигаемся. Мы продолжаем стоять в затемненном фойе, расставив ноги, просто глядя друг на друга.

Несколько мгновений мы не разговариваем. Очень длинных мгновений.

Я пытаюсь стоять на месте и не качаться, пытаясь казаться трезвой насколько возможно, размышляя о том, все ли в порядке с моим дыханием, есть ли у меня тушь в уголках глаз. Думаю о всяких мелочах, которые не имеют ничего общего с главными вещами.

Тем временем Бригс все ещё изучает меня. Не могу сказать, разочарован он мной или нет.

— Итак, говори, — говорю ему, но вместо того, чтобы звучать спокойно и жестко, как я думала, будет, слова выходят кроткими и спокойными. Потому что я боюсь, так чертовски боюсь, услышать, что он собирается сказать.

Оставь меня в покое.

Или.

Я люблю тебя.

Первое опустошит меня. Второе сделает счастливой.

Но, в конце концов, оба меня погубят.

— Ты имела это в виду? — мягко спрашивает он, глаза ищут мои. Его впалые щеки особенно остры в тени.

— Какую часть? — спрашиваю я. Затем говорю: — Всё

— Все, — повторяет он. — Я о том, что ты не хочешь больше работать на меня.

Я смотрю в сторону, фокусируясь на его чёрных с серым кроссовках.

— Я ... — начинаю я, но понятия не имею, как закончить предложение.

— Что ты катализатор для изменений.

Теперь все кажется таким глупым. Но я все равно поднимаю подбородок и смотрю на него, мгновенно поглощенная его присутствием, глубиной его глаз.

— Я хочу им быть.

— Как так? — и он делает шаг ко мне.

Я делаю резкий вдох, пытаясь успокоиться. За моей спиной лишь дверь.

— Ты видела меня сегодня, — продолжает он. — Почему не поздоровалась?

Я облизываю губы, в горле пересохло, шардоне было ошибкой.

— Подумала, так будет неправильно.

Он нахмуривается сильнее, наклоняясь ближе.

— Почему?

— Потому, — говорю ему. — Это ощущалось неправильным.

Он выглядит так, словно хочет сказать что-то ещё, но сжимает губы. Наклоняет голову, пристальней разглядывая меня.

— Почему? — наконец говорит снова.

— Потому что, — медленно говорю я, встречаясь с ним глазами. — Иногда я чувствую, что я для тебя больше, чем ассистент. Потому что знаю, для меня ты больше, чем человек, выписывающий чек.

Его лоб хмурится, когда он выпускает неровный вздох. Его глаза - смесь страха и удивления, которую я хотела бы закупорить в бутылку, потому что она оставляет на мне отметину. На которую я буду оглядываться потом.

Он протягивает руку и хватает кончики моих пальцев.

Мое дыхание учащается, сердце скачет галопом.

— Таша, — говорит он, и я наслаждаюсь тем, как он произносит мое имя. Он сжимает мои пальцы. — Ты права. Ты для меня больше, чем ассистент. Нет смысла притворяться.

Я не хочу быть жалкой, не хочу быть слабой.

Но все же шепчу:

— Насколько больше?

Хотела бы я, чтоб мой голос не дрожал.

Он печально смотрит на меня и качает головой.

— Ужасно больше.

Затем резко вздрагивает и отворачивается, отпуская мою руку. Он прислоняется к двери, руки разведены в стороны, пока пытается дышать.

Я не хочу навязываться.

Нет, все же хочу.

— Основной мыслью моего письма было, — словно объясняю я, — что...

И замолкаю, потому что это проблематично, когда я пьяна.

Поэтому вместо того, чтобы закончить предложение, я протягиваю руку и кладу ее ему на спину.

Чувствую его жар под рубашкой, и его мышцы сжимаются под моим прикосновением.

Я ненадолго представляю себе, как прикасаюсь к его коже под рубашкой, как бы это ощущалось, пробежаться по ней руками, может и ногтями.

— Ты сказала, что не понимаешь, почему я провожу все своё время с тобой, — говорит он, и я чувствую эти слова на своей ладони. — Почему вместо этого я не со своей женой.

— Это не совсем то, что я сказала, — говорю ему, пытаясь выкрутиться.

— Нет, но это то, что я услышал, — говорит он и неожиданно оборачивается.

У меня нет времени отступить.

Или может, я выбираю остаться здесь, на своём месте.

Быть лишь в паре дюймов от него.

Я чувствую его запах, розмарин и мыло, вижу, как его пульс дико колотится в горле.

Не думаю, что когда-то хотела чего-то так сильно.