— Представляю, — говорю ей, задумываясь, подходящий ли сейчас момент. Но опять же, что я скажу? Эй, кстати, твоя лучшая подруга подкатывает ко мне и угрожает?

— Может быть, у нее будет больше понимания, чем ты думаешь, — говорю я. — Она знает, что мы оба взрослые.

Наташа качает головой, морщась.

— Она странная. И размышляет совсем не так. Я боюсь, что это принесет больше вреда, чем пользы, — сжимает мою руку. — В любом случае, это не имеет значения. Пора на поезд?

Я киваю.

— Нам лучше убраться отсюда, пока Винтер не вернулся и не потерял рассудок. У моей обуви не останется шанса.

***

Поезд до Эдинбурга идет долго, но я не придаю этому значения. Есть нечто романтичное в том, как пейзаж пролетает мимо вас. Ваш разум движется с ним, смотря на вещи по-другому. Словно генератор идей, происходит мозговой штурм, и это место, где можно позволить вашим мыслям улететь. В некотором смысле, это даже лучше, чем «Астон Мартин» (который снова вышел из строя после нашего побега в Ботани-Бэй, поэтому мы едем на поезде), потому что теперь я могу расслабиться и наблюдать за тем, как движется мир.

Я особенно не против, что сейчас рядом со мной Наташа. Наши сиденья находятся в первом классе, и вагон относительно пуст. Мы можем сидеть рядом, ее рука в моей, кончики пальцев выводят круги на ее коже. Мы целуемся, смеемся и застенчиво улыбаемся друг другу, и мы, наконец-то, свободны быть просто нами.

Хорошо быть дома. Я привязался к Лондону, но Эдинбург всегда будет домом, моей настоящей любовью, независимо от того, сколько плохих воспоминаний заперты здесь. Сойдя с поезда на станции Уэверли и услышав повсюду шотландский акцент, у меня появляется чувство, что с моих плеч сняли еще один груз.

Тем не менее, когда мы вызываем такси, чтобы отвезти нас в дом моих родителей, страх возвращается.

Нехорошо скрывать правду от собственной семьи. И я не стану врать, если дело дойдет до этого. Но я хочу, чтобы мнение о Наташе сложилось на основе того, кто она есть, не учитывая ее прошлое. Мои родители такие же понимающие, как Лаклан и Кайла, но даже если они знают, кто она на самом деле для меня, они будут смотреть на нее иначе.

Никто не любит «другую женщину». Никто не хочет налаживать с ней контакт, сопереживать ей. Никому не нравятся распутники, но когда дело доходит до этого, я - их сын, и они видели, как я страдаю, они видели мою вину и горе. Мое признание не останется без какой-либо формы осуждения от них, но Наташа будет той, кого действительно сожгут. Они не знают ее. Не знают, что ей пришлось пережить. Они не знают, как она ко мне относится. Я хочу, чтобы они увидели все это прежде, чем всплывет правда.

Я защищаю ее, коротко и ясно. Защищая нас, эту хрупкую, прекрасную вещь, разрастающуюся между нами, это великолепное свободное падение, мысль об окончании которого по какой-либо причине мне невыносима.

— Вот и он, — говорю ей, когда такси подъезжает к дому.

— Здесь так мило, — воркует она, смотря в окно широко открытыми глазами на дом, железные ворота и каменную стену, изобилие тыкв и капусту в садах.

Мы забираем наши сумки, и таксист отъезжает, как только мама распахивает дверь.

— Почему ты не сказал мне, что вы уже приехали? Я могла встретить вас! — восклицает она с широко открытыми глазами, звуча сердито и взволнованно.

— Не хотел тебя беспокоить, — говорю ей, кладя руку на спину Наташи и проводя ее через ворота.

— Бригс, ты же знаешь, это не доставило бы мне беспокойства, — произносит она, сжимая руки, пока широко улыбается Наташе. — Прости, что мы не смогли встретить тебя у поезда. У моего сына ужасная привычка быть таким скрытным.

Мы с Наташей быстро обмениваемся взглядами.

— Ничего страшного, — мягко говорит она. — Очень приятно с вами познакомиться. У вас прекрасный дом. И прекрасный сын.

Теперь мама лучезарно улыбается и мне.

— Разве она не прелесть? — спрашивает она. — Наташа. Красивое имя для красивой девушки.

— Что там такое, еще один? — говорит отец, прислонившись к двери, засунув руки в карманы. — Сначала Лаклан приводит домой симпатичную девочку, а теперь и наш второй сын. Мы станем самым популярным домом на улице.

— Не обращай внимания на моего отца, — поясняю Наташе. — Я весь в него. Видишь эти очки? В глубине души он чудак, который никогда не мог понять, почему такая женщина, как моя мать, заинтересовалась им.

— Эй, — предостерегающе говорит мама, идя по тропинке к ступенькам и оглядываясь на меня через плечо. — Умная женщина узнает хорошую добычу, когда увидит. Кажется, Наташа такая же умная, как и все мы.

Мы заходим в дом, и мой отец относит наши сумки в мою старую спальню, пока мы не выясним, кто, где спит.

— Лаклан и Кайла будут через час, — говорит она. — Сегодня они проводят сбор средств в приюте. Автомойка.

— Я много слышала о «Любимом забияке», — говорит Наташа, садясь на диван, а мама начинает наливать всем чаю и доставать вездесущие песочные коржики.

— Ну, они достаточно влиятельны, чтобы заставить Бригса взять собаку. Как вообще Винтер?— интересуется мама, садясь.

Я пожимаю плечами.

— Все разбрасывает. Везде гадит. Ничего не изменилось.

Она качает головой, не удивившись этой новости.

— Хотите правду? — спрашивает Наташа, наклоняясь вперед с заговорщическим голосом. — Он влюблен в эту собаку. Обращается с ним как с младенцем.

— Оу, черт побери, — заявляю я. — Неправда.

— Да, да, — говорит она, сверкая глазами. — Ты не замечаешь, но ты опекаешь его, как ничто другое. — Она снова смотрит на маму. — Когда меня нет, собака спит с Бригсом, в кровати, под одеялом.

Моя мама выпускает смешок, совершенно очевидно наслаждаясь этим.

— Это правда?

— В моей квартире сильный сквозняк, — объясняю я, занявшись чаем.

— И он нанял женщину, чтобы та выгуливала его, которая точно так же суетится над собакой. Почти уверена, она носит упаковку сосисок в сумочке, как в старом мультфильме. Поверьте, Бригс может вести себя так, словно ненавидит эту собаку, но Винтера очень балуют, вы даже не представляете как.

— Что тут у вас? — папа заходит в комнату, садясь рядом с мамой.

— Ничего, — быстро говорю я.

— О, Дональд, оказывается, Бригс ведет себя с Винтером так же, как Лаклан с Лионелем, — говорит она.

— Еще один сумасшедший, — бормочет он себе под нос.

К счастью, темой разговора быстро становится Наташа. С ее акцентом и жизнью в Лос-Анджелесе, Франции и Лондоне это довольно плавный переход, еще лучшее начало разговора, чем «Где вы, ребята, познакомились?». Я довольно расплывчато обсуждал это с матерью по телефону, когда позвонил, чтобы сказать, что встретил кое-кого и хочу привезти в Эдинбург.

Пока Наташа рассказывает о Лос-Анджелесе, кино и Голливуде, я не могу не наблюдать за ней с гордостью. За тем, как она справляется. Она настолько отличается от девушки, которую я встретил в прошлом месяце, со страхом в глазах и весом мира на плечах. Она очаровывает моих родителей так же, как очаровывает всех, ее сияние заставляет сиять всех вокруг. Если она вообще нервничает, то не показывает это, и, когда устает говорить, ловко переводит тему разговора на моих родителей, задавая массу вопросов.

Прежде чем я понимаю, дверь открывается, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть Лаклана и Кайлу.

— Вы приехали, — кричит мама, вставая и идя к ним. Берет их куртки и вешает.

— Бригс, — кивнув, говорит Лаклана, и его глаза сразу же переходят на Наташу. Кайла делает то же самое.

— Лаклан, Кайла, — говорю я им, указывая на Наташу, которая, я могу сказать, нервничает и сидит неподвижно. — Это Наташа. Наташа, это мой брат Лаклан и его невеста Кайла.

Наташа встает и сначала пожимает руку Лаклану, искренне улыбаясь ему.

— Приятно познакомиться, — говорит она, хотя в ее глазах мелькает узнавание. Полагаю, она узнает его лицо из всех этих регби-календарей. Когда она движется дальше, чтобы пожать руку Кайле, та сразу же оживляется, когда слышит ее американский акцент и говорит Наташе комплименты о ее розовой блузке с орхидеями, Лаклан же смотрит на Наташу с любопытством. В ее глазах я увидел лишь намек, но Лаклан изучает ее, нахмурившись по-настоящему, словно они уже встречались.