Надо понимать, что многие малые народы, особенно народы Севера, сумели избежать вырождения исключительно благодаря здоровой и сильной русской крови. До недавнего времени даже думать о такого рода генеалогии считалась нежелательным.

Б.Л.: Всё прошлое столетие Россия прирастала во всех смыслах деревней. А сейчас наоборот – в деревнях по статистике живёт и трудится всего 20 процентов населения России. Так превосходство стало бедой. Есть ли, по-вашему, решение этой проблемы?

Н.Л.: Именно из-за этого происходит оскудение языка и мысли. По причине оторванности от корней нет полноты ощущений. Это никого не доводило до добра. Но, думаю, что это явление временное. Скоро народ заживёт жизнью городского населения конца XIX века. Зимой – в городах, летом – по имениям и дачам. Я верю, что оторванность от природы лишает человека уникальности ощущений. Со временем он сумеет восстановить себя, избавится от индивидуализма цивилизации. И вновь откроется личностная уникальность. Природа не только возьмёт своё у человечества, но и вернёт людям природное. В человеке пробудится тоска по речке и лесу, тишине и простору, а городская зима всё чаще будет пробуждать воспоминания и возвращать его к летним денькам. Так вернётся ощущение русскости, укоренённости особенно, если дети будут впитывать сельскую жизнь с малолетства. Природа – единственный мощнейший стимул сознания и познания. Она формирующий фактор. А как раз самосознание и следует восстанавливать русскому человеку. Это поможет в следующих поколениях получить не глобального человека, а личность со своим собственным, опирающимся на мудрость предков интеллектом творца, а не потребителя. Что всегда было так свойственно образу русского человека. Унификация, оторванность от природы, независимость от природы толкает человека к усреднённости во всём – чувствах, мыслях, образе жизни. Он стано- вится стандартным. Природа – это родная земля, язык, дух. В ней много мистического компонента. Человек вроде бы не ощущая, не видя, впитывает этот высший смысл. Неведомым способом природа проникает в человека, формирует его образ, душу, характер. В этом её высшее предназначение, тайна и таинство. Об этом я пишу в своих книгах.

Б.Л.: В нашей литературе существует только разделение на славянофилов и западников или есть ещё национальная волна? Как вы вообще относитесь к группировкам в искусстве? Идеальный художник – одинокий мастер?

Н.Л.: Основным, конечно, является разделение на почвенников и глобалистов. Оно существует во всякой развитой литературе мира. Есть всего два пути, две противоположности. Первый – сохранить и воспроизвести в слове свою национальную особость, уникальность, неповторимость, а второй – заработать на обобщённости, на узнаваемости, похожести, идентичности, упрощённости, универсальности. Есть только такой выбор – быть самобытным представителем своего народа или безликим всеязыким интеллигентом без прописки и родины.

Сообщество единомышленников – нормальное состояние. Происходит это от тяги к объединению усилий, братской поддержке. Одиночки – есть. Но у них тяжкий крест. Тем более, что от общества и его проблем не уйдёшь. Но так как мы говорим о творчестве, а не о политике – то надо помнить, на писательском поприще жёстких правил не существует. Тем более для гения.

Б.Л.: Литература молодых сегодня… Её отличие от того времени, когда вы начинали, если они есть? Молодая Якутия – какая она?

Н.Л.: Молодым писателем сегодня трудно везде. И Якутия не исключение. Не престижное ныне это занятие. Многие ушли из литературы в бизнес. Но подлинному таланту это не страшно. Писательство одно из немногих занятий, достойных настоящего мужчины. Это верный путь к подлинной славе – при жизни или после. Для настоящего писателя это всё не важно. Молодым надо ориентироваться не на быструю случайную шоу-славу, не на рентабельность литературы, а на пожизненное служение, которое есть дело долгое. Настоящая слава приходит после. На неё и надо рассчитывать.

Б.Л.: Разделяете ли вы мнение, что смотрят кино сейчас больше, чем читают книги? Обязательно ли, следуя за духом времени, хорошую книгу иллюстрировать фильмом?

Н.Л.: Потеря интереса к чтению очевидна. Но я считаю, что это тоже временное явление. Подлинная литература начала возвращать своего читателя. Союз кино и литературы должен быть профессиональным. Только такой союз углубляет, расширяет восприятие литературы. Мы несколько лет снимали фильм по моему роману "По велению Чингисхана". Съёмки закончились, идёт монтажная работа. Фильм не смог передать всей сложности романа, да и задачи такой не ставилось. Законы кино во многом не совпадают с канонами литературы. Восприятие текста и зрительного ряда, иллюстрирующего его, вызывает абсолютно различные ассоциации, а иногда даже смыслы. Приходилось подстраиваться под замысел режиссёра. Вполне нормальное дело для содружество двух искусств. Но в итоге мы остались довольны сотрудничеством.

Как и в книге, главной для фильма стала имперская идея, идея сильного государства. Как она рождалась, каковы были предпосылки её. Что за необходимость была в империи? Фильм задумывался многоязыким, поэтому будет закадровый перевод на русский язык. Это стало ещё одной сложностью в работе, ведь съёмки велись не только в Якутии, но и в Туве, Бурятии, Монголии.

Б.Л.: Расскажите о своей семье.

Н.Л.: У меня три дочери, три внука. Я доволен своими детьми – они не только имеют по два высших образования, но и работают с увлечением, не забывая о своих семьях. Все дочери замужем. Литературой никто из них не занимается. И я этого не хотел. Литература – не мирское занятие. Литература принуждает отказываться от многих естественных радостей бытия, это сродни монашеству. Особенно тяжело жить с писателем жене. Я очень сочувствую своей. Поведенческая писательская неадекватность трудно воспринимается в семейной жизни. Особенно жена мне помогает своею "трезвостью", близостью к реальности, помогает мне не забывать, что конкретная жизнь тоже мудра, пусть по-своему. Она мой жизнен- ный цензор.

Но семейная и личная жизнь никогда не входила в мои произведения. Я оставил её для себя. Пожалуй, литература больше вмешивается в неё, чем наоборот.

Реальность происходящего на страницах моих произведения – это мой метод вживания во время, в героя. Я буквально переношусь в ту эпоху, реально ощущаю, живу (психологически, конечно). Это освобождает меня от выдумывания, фантазирования. Я большую часть времени провожу там – в придуманном мире, воссозданном мной. Перевоплощаюсь в такой степени, что иногда путаю реальность и литературу. Возвращаюсь в реальность только потому, что я отец семейства, общественный деятель, человек этого времени.

Когда герои становятся реальными – возникает ответственность за этот мир, за его достоверность. И читатель подпадает под некоторую зависимость. И тут не мне решать, насколько данная ситуация идеальна, естественна. Я стараюсь быть искренним и правдивым.

Свою творческую технику могу сравнить с работой реставратора. Беру старую слепую картину, где много потерь, и, сживаясь с художником, начинаю реставрацию. И тут требуются истинные краски, цвета, отношения и характеры. Я стараюсь. А удалось ли мне – судить читателю. Если он всё это ощущает, о чём я сейчас сказал, это победа.