Конечно, при первом новогоднем исполнении Гимна мы всей семьей встали и согласились, несмотря на поколенческие разногласия, что это — шаг вперед: и духоподъемная музыка, и хоть как-то звучащие высокие слова: Россия, священная держава... Но президент, конечно, — поторопился. Нужен был творческий конкурс, общественный резонанс и выбор. Но не только в более достойном тексте дело. Путину и возглавляемому им государственному синклиту предстояло выявить, уловить, предложить глубинный гимн, звучащий в душе народа. Пока — не справился!

1. Мне довелось лишиться праздника. Когда-то давно, в самом начале этого мира, праздник наступал исподволь и неспешно: с метелью и морозом, с постоянной простудой и недочитанной книгой, с долгими уверенными утренними приготовлениями. Отец привозил из города мешки с неведомыми подарками и сладостными угощениями, строили подушечные дворцы и пряничные города. Елка приезжала на площадь, самая высокая, украшенная и светящаяся, еще недавно жившая в соседнем лесу, и другая елка — домашняя — выбиралась из высокого грузовика с откидным бортом: взрослые ползали по машине и выбирали самое густое и высокое дерево для своего дома, а иногда и детям удавалось забраться в хвойную колючую чащу, ухватить ель и уговорить родителя взять именно ее, такую ласковую, зеленую, еще живую.

Дома ждали отряды игрушек и самый главный гость — сладкая заморская шишка ананаса, спрятанная в глубине подушечного города. Новогодняя ночь, или полубессонная, так давным-давно, что слабая моя память боится представить, когда звон бокалов с шампанским из большой комнаты и звон кремлевских курантов сквозь сон долетал иномирным благовестом, или позднее уже видимая воочию — пьянящая (когда пьянеешь только от веселья родителей и ими выпитого вина), подарочная, гостевая, снежная.

Утром под елкой находишь в мешке — исполнение желаний, сначала невообразимые игры — кирпичики для новых сказочных моих и только моих миров — потом — не в том ли начало умаления праздника? — книги с упрятанными в них чужими удивительными мирами, новые и новые, и несть им конца… Приходят друзья, что-то подарено им, а что-то мне: не поделиться ли тайной, не объять ли невместимое? Праздник продолжался на улице, во дворе вплоть до дальнего леса, где строились снежные крепости, и цепочки одиноких шагов уводили в никому неизвестную глушь. Где-то там, на окраине леса, жила старушка, ловившая детей в авоську и варившая из них мыло (которое она, конечно, продавала цыганам). Поэтому к ее покосившемуся большому двухэтажному дому нельзя было подходить, а увидев ее, надо было бежать домой сломя голову.

Огонь? Да, без десяти двенадцать где-то, электрический свет выключался (но оставался мерцающим неотмирный глаз духа времени — телевизор), зажигались свечи на столе, а ровно в полночь стреляло шампанское и горели огни из дальней Бенгалии. Несколько хлопушек грохотали прямо над елкой, осыпая все конфетти и сюрпризами, сюрпризы же обычно терялись в суматохе.

Было страшно. Был год первый, и вот год иной, совсем иной, нас там еще не было никогда. Он начинался и шел, к нему надо было еще привыкнуть. Снежный мир за окном стоял новый и преображенный. Минувший год уже никак нельзя было вернуть назад и захлопнуть в нем форточку, кем-то забытую открытой. Всё.

2. Ныне я потерял праздник. Год за годом, январь за январем, я слышал все больше грохота шутих, петард, фейерверков и взрывов. Спасало только, что я редко встречал Новый год в Москве, а те два мажорные фейерверка в 2000 и 2001 были даже интересны. Чем? — Почувствовать себя барином в собственной усадьбе, с балкона наблюдающим увеселение для народа? или развлечение, приготовленное народом для тебя? В любом случае так лучше, чем московский беспредел фейерверков в этом году. Они взрывали все и везде. Это даже не страшно, должно быть это им, празднующим — страшно и пусто внутри, и от этого страха и пустоты нужно, закрыв глаза, со всей мочи пальнуть в небо. Ах, не угодившее небо, получай заряд от пьяных русских богоборцев. Не угодило, не угодил нам Боженька, получай!

Хотя, чем бы не угодило? Вроде они стали еще лучше здесь жить и есть, тут на Москве: получили своего президента, свою партию, свои мегамаркеты, что еще? Может быть, я как всегда путаю, и это у меня внутри страшно и пусто, и богооставлен я, а не они, успевшие и успешные? Да, но в небо-то стреляют они, а не я. Вот и получается история о последнем русском дураке, которого заставь Богу молиться, он и небо сшибет. Последнем, потому что времена нынче такие, а стрелять они, видимо, будут все больше и дальше, каждый в своем собственном Вавилоне.

Ну и последнее о стрельбе. Жалко детей. Здесь можно было бы ничего не добавлять, и так все ясно. Только ведь мне пришлось ради них (или от собственного бессилия) накупить петард, китайских ракет и запустить их в новогоднюю ночь одну за другой, штук десять, под одобрительные возгласы мальчишек. Когда творишь подобные вещи из малодушия, что-то опускается внутри, и знаешь, что праздник, задуманный не мной, умалился еще на пядь и возврата уже не будет.

3. Мое затянувшееся паломничество в страну Востока завершилось однажды встречей с иранскими магами, в некотором количестве путешествующими за звездой: мне пришлось повернуть вслед за ними, от Востока направо. Так я узнал о празднике истинном. В этом году я стал приближаться к празднику рано, раньше, чем обычно: на площадях пряничного Майнца и минерального Висбадена с кружкой горячего вина среди веселых немцев и американских туристов. Они праздновали свой первый адвент, и там же мне повстречались знакомцы, персидские маги, на этот раз в облике трех волхвоцарей. Один из них был почему-то негром. Что это, средневековая европейская политкорректность? Или священных камней Европы касался один и тот же мастерок?

Истинный праздник. Но разве мир и покой принес он мне? Зилоты с сетевых форумов собираются в храме в новогоднюю ночь молиться святому великомученику Вонифантию от винного запойства, а я дожидаюсь полуночи и выпиваю бокал игристого вина по странной светской традиции. Мучаюсь — как вести детей в церковь с постоянным их кашлем и причитаниями бабушки. Чуть южнее, эх вот бы мы жили чуть южнее и западнее! Тогда бы ни кашля, ни причитаний,… тогда бы совсем ничего не было.

Если совсем скоро не наступит конец времен, нужно будет перевести страну на юлианский календарь. Так будет проще нам всем. А новолетие уж точно отмечать в сентябре среди желтых увядающих листьев, увенчанными плодами и грибами без всяких елок. Зимой нам еще останется много всего.

Я пробираюсь по глубокому снегу в зимнем холодном лесу, ускользая от полуночных бесов. В городе нужно многое успеть, и вернувшись домой нервно и опоздало спохватываешься, что забыл, забыл в прошлый, ушедший год что-то важное — отнести, прочесть, написать, исправить, сказать. Засыпаешь поздно и мучаешься этим: забыл, забыл, забыл навсегда. Мотается открытая форточка между мирами. Тревожно и бессонно. И только друзья мои, если еще останутся рядом, скажут, усмехнувшись: Смотри, Рожество опять застало его врасплох.