Ранним декабрьским утром самолет приземлился наконец в Кефлавике.

Кефлавик во время Второй мировой войны использовался союзниками в качестве военно-воздушной базы. Сначала на остров пришли англичане, а за ними — американцы. После войны американцы так и «застряли» на ней, развернув свои подразделения уже против бывшего союзника по антигитлеровской коалиции. (До сих пор американцы так и не научились соблюдать меру в пользовании чужестранным гостеприимством: куда бы их ни пустили, уходить они оттуда не собираются.) Практически городок стал американской территорией, войдя в инфраструктуру НАТО. Правда, поскольку на территории Исландии не было других аэродромов, американцы позволили использовать Кефлавик в качестве гражданского аэропорта для исландских авиалиний. Таким образом, в период «холодной войны» советским гражданам, попадавшим в Исландию, предоставлялась уникальная возможность легально находиться, пусть не долго и под соответствующим контролем, на территории военной базы США.

За стеклом иллюминатора было хоть глаз коли. Прожорливому и кровожадному волку Фенрису, по всей видимости, все-таки удалось обмануть самого Одина и проглотить-таки наше солнце6. Одинокие огоньки скудно освещали окрестность, не давая возможности составить о ней ясное представление. Жиденькой струйкой пассажиры потянулись к небольшому строению, оказавшемуся административным зданием международного аэропорта. Американских военных видно не было. Паспортные формальности продолжались недолго, иммиграционный чиновник без всяких вопросов поставил в паспорт штамп о прилете и отпустил меня восвояси. Через пять минут я в нерешительности стоял в небольшом холле, ожидая, когда ко мне подойдет кто-нибудь из посольства или резидентуры. Я сразу узнал «своего», как только он появился в дверях. Встречал меня сам резидент, немолодой уже мужчина, отрабатывавший, по всей видимости, последнюю свою командировку.

— Борис Николаевич? Меня зовут Николаем Ивановичем. Поехали?

Я с радостью согласился, тем более что моего отца тоже звали Николаем Ивановичем. Мы прошли к его машине. Вокруг было по-прежнему темно, хотя по московскому времени уже пора было светать. Отъехав от аэропорта, мы сразу нырнули в густую мезозойскую темноту, прорезаемую ярким кинжалом фар. На бледном фоне покрытого плотными облаками неба отражались причудливые холмы и вздыбленные кучи неизвестной мне породы, будто оставленные поработавшим на славу гигантским бульдозером.

Асфальт был великолепный, и «форд» бесшумно нес нас по какой-то обручевской Плутонии, правда лишенной малейшего намека на растительность. Наконец я не вытерпел:

— Николай Иванович, что это такое? — Я показал пальцем за окно.

— Лава.

— Что-о-о?

— Застывшая лава. Вулканическая порода.

Я сразу вспомнил о вулканическом происхождении Исландии, но одно дело читать, а другое — увидеть все это наяву.

— И что, вся страна такая?

— Да нет, местами встречается и травка, мхи. Ведь у исландцев масса овец, чем-то кормиться они должны.

— А деревья?

— Практически нет. Вот сейчас под Рейкьявиком планируется разбить парк, но это все когда-то будет7.

Когда мы въехали в Рейкьявик, начало светать, но город разглядеть не удалось. Николай Иванович отвел меня в гостевую комнату и предложил хорошенько выспаться.

Спать почему-то не очень хотелось, перед глазами проходили шикарные предрождественские картинки Копенгагена, перемежаемые фантастическим пейзажем Исландии, в ушах раздавался пьяный смех филолога-ловеласа Эрика, а в полутемном окне полуподвальной гостевой мелькала морда сиамца Барсика. Ко всему прочему в нос лез неистребимый запах тухлых яиц: здание посольства, как и весь город, обогревалось горячей водой из гейзерных источников, содержащих сильную концентрацию серы. Потом я куда-то поплыл и сразу провалился в бездну.

Проснулся я оттого, что меня здорово, как на корабле, качало. Комната ходила ходуном, стены трещали, и люстра раскачивалась из стороны в сторону, готовая вот-вот упасть на мою голову.

«Когда же кончатся эти кошмарные сны!» — подумал я с досадой за допущенный накануне перебор по части горячительных напитков и закрыл глаза, чтобы продолжить сон. Но что-то было не то, в нос опять полезла сера, и я понял, что уже не сплю. Я прислушался: в доме было тихо, обитатели, вероятно, продолжали спать. Дом на какое-то время успокоился, не двигал своими стенами, люстра замерла на своем месте.

«Чертовщина какая-то! Значит, все-таки мне это приснилось?»

И тут как бы в опровержение этого нелепого предположения по дому опять прошла крупная дрожь, где-то вдали прокатился гул, люстра вновь пришла в движение. Я испуганно вскочил с постели. Землетрясение! Как я раньше не догадался, ведь Исландия — страна вулканическая, молодая, и землетрясения здесь не являются редкостью. Первой мыслью было: «Бежать!» Но, не услышав в доме и за его пределами каких-либо признаков беспокойства или паники (люди вообще куда-то пропали), я уговорил себя остаться в постели, чтобы не показаться смешным в глазах аборигенов. Подумать только: испугался землетрясения!

Как ни странно, я снова заснул и проспал еще несколько часов без всяких сновидений. Поздним утром в гостевую заглянул Николай Иванович и рассказал, что

в районе Рейкьявика было пятибалльное землетрясение, в городе кое-где дали трещины дома, лопнули трубы водяного отопления, но человеческих жертв нет. Все хорошо, прекрасная маркиза!

После завтрака резидент повел меня, как это полагается, представлять послу. Негласный этикет взаимоотношений «резидентурских» с «посольскими» непременно предполагал эту процедуру, независимо от сроков пребывания командировочного в стране, его чина и звания и целей командировки. Правда, если прибывший занимал солидное положение, время аудиенции значительно увеличивалось, и беседа могла кончиться на весьма дружеской ноте и даже приглашением «вместе отобедать» или «накоротке отужинать».

Кроме чисто протокольных соображений, такие визиты имели сугубо прозаическое объяснение: главе дипломатического представительства было полезно убедиться, что представитель «ближних соседей» появился в посольстве не для того, чтобы делать под кого-нибудь «подкопы» или искать «компру». «Чистые» дипломаты в своей практической деятельности непременно учитывали благоприобретенный исторический (в основном отрицательный) опыт и в отношениях с представителями КГБ не отходили от ставшей генетической линии поведения: «держись от чекистов подальше», хотя в описываемое время эти комплексы проявлялись все-таки не в такой острой форме, как тридцать лет тому назад. Впрочем, это зависело от того, какими людьми были чекисты и какими — сами «чистые».

Посол был неглупый мужик, к представителям разведки относился без предубеждений, поэтому долго на моей персоне задерживаться не стал. Через пять минут мы с Николаем Ивановичем вышли из его кабинета и уединились за «секретной» дверью резидентуры, чтобы обсудить мое задание и способы его выполнения. Оговорюсь сразу, что заданием не предусматривалась вербовка агентов или проведение явки с ценным источником. Все было значительно проще: нужно было собрать максимум общедоступной информации, на основании которой можно было сделать вывод о возможности и целесообразности работы по Исландии. Скажу также, что такая возможность априори не просматривалась, но для формального закрытия вопроса требовались определенные оперативные выкладки.

Две недели в Рейкьявике я провел в стенах посольства, листая различные справки, отчеты и обзоры посольства и резидентуры и беседуя с дипломатами. Я с благодарностью вспоминаю о помощи, которую мне оказали «чистые» сотрудники посольства Подражанец, Комиссаров и Шаманин. С Сережей Комиссаровым, владеющим несколькими скандинавскими и европейскими языками, мне пришлось потом вместе проработать в Дании и Швеции, а с Шаманиным тоже столкнуться в Швеции.