Они промчались через долину до тропы, которая вела вверх через крутое и обрывистое плоскогорье Рим Рок. Перед началом подъема Дьюан оглянулся. Погони не было видно.

— Дженни, кажется, мы спасены! — воскликнул он, стараясь, чтобы в голосе у него звучало как можно больше оптимизма для девушки.

Она с ужасом глядела на его грудь; чтобы оглянуться назад, Дьюан был вынужден повернуться в седле к ней лицом.

— О, Дьюан, у тебя вся рубаха в крови! — запинаясь, пробормотала она, указывая дрожащими пальцами.

Ее слова открыли Дьюану глаза на две вещи: первая — то, что он до сих пор держит в руке револьвер, и вторая, что он этой же рукой инстинктивно зажимает рану у себя на груди.

Грудь Дьюана была прострелена навылет довольно низко, чтобы вызвать серьезные опасения. Рана обильно кровоточила как у входного, так и у выходного отверстия, однако никаких признаков внутреннего кровотечения не было видно. Кровь также не текла изо рта; правда, при кашле на губах у него начала появляться розоватая пена.

Во время дальнейшего пути бледная Дженни молча и с тревогой глядела на него.

— Меня серьезно задело, — сказал Дьюан, — но думаю, я выкарабкаюсь!

— Миссис Блэнд — это она стреляла в тебя?

— Да. Она оказалась сущим дьяволом! Юкер предупреждал, чтобы я опасался ее. А я немного замешкался.

— Тебе не пришлось… ее… — вздрогнула девушка.

— Нет! Ну что ты — конечно, нет! — ответил он.

Они продолжали подниматься вверх без остановки. Дьюан на ходу разорвал свой шарф и туго перебинтовал обе раны. Отдохнувшие свежие лошади быстро и сноровисто карабкались по отвесной каменистой тропе. На открытых местах Дьюан оборачивался и глядел вниз. Наконец, они преодолели крутой подъем и очутились на вершине плоскогорья Рим Рок. Никаких признаков преследования не было заметно. Впереди расстилалась безжизненная каменистая пустыня с дикими разрушенными и выветренными твердынями скал. Дьюан обернулся к девушке и заверил ее в том, что теперь они могут считать свой побег удавшимся.

— Но… твоя рана, — проговорила она, глядя на него темными встревоженными глазами. — Я вижу… кровь… капает у тебя со спины!

— Дженни, я и не такое вынесу! — коротко ответил он.

Затем он умолк и все свое внимание направил на тяжелую и опасную дорогу. Вскоре он убедился, что в лагерь Блэнда он прибыл другим путем. Но это не имело значения: любая тропа, ведущая за Рим Рок, была достаточно безопасной. Ему нужно было всего лишь забраться куда-нибудь подальше, в глухое и безлюдное место, где он мог бы укрыться, пока не заживет его рана. В груди у него жгло, словно огнем, а горло пересыхало так, что он вынужден был постоянно глотать воду из фляги. Он чувствовал сильную боль, которая становилась все нестерпимее по мере того, как протекали часы, пока ее не сменило тупое онемение. С этого момента ему понадобилась вся его выносливость. Постепенно он начал терять способность держаться прямо в седле и остроту зрения. И ему стало ясно, что если он встретится с врагом или погоня настигнет его, то от него будет мало толку. Поэтому он свернул на тропу, которой, по всем признакам, мало кто пользовался.

Спустя некоторое время он ощутил, как его сознание начинает обволакиваться туманом беспамятства. Он чувствовал, что может еще немного держаться в седле, но силы его постепенно слабеют. Он подумал, что следовало бы дать Дженни некоторые советы, чтобы она знала, как ей поступать, на случай, если она останется одна.

— Дженни, я скоро выйду из строя, — сказал он. — Нет, я не имею в виду… не то, о чем ты подумала. Но я скоро свалюсь. Силы мои уходят. Если я умру — возвращайся на основную дорогу. Днем скрывайся и отдыхай. Двигайся ночью. Дорога ведет к воде. Я уверен, что тебе удастся перебраться через реку Нуэсес, где какой-нибудь фермер приютит тебя…

Дьюан не сумел уловить смысл ее неразборчивого ответа. Он продолжал ехать дальше, но вскоре уже не мог ни различать дорогу перед собой, ни слышать перестук копыт и пофыркивание своей лошади. Он не мог сказать, проехали они всего одну милю или намного больше. Но он был еще в сознании, когда лошади остановились, и он ощутил смутное чувство падения и подхватившие его руки Дженни, прежде чем все погрузилось во тьму.

Когда сознание вернулось к нему, Дьюан обнаружил, что лежит в небольшой хижине из мескитовых бревен. Она была построена умелыми руками и, по всей видимости, довольно старая. В ней было две двери, или выходных отверстия — одно спереди, другое сзади. Дьюан подумал, что построил хижину, очевидно, какой-нибудь беглец, чтобы иметь обзор в обоих направлениях и не быть захваченным врасплох. Дьюан чувствовал себя очень слабым и не имел желания шевельнуть ни рукой, ни ногой. Где он находится, однако? Какое-то непонятное, неуловимое ощущение времени, расстояния, чего-то давно прошедшего нависло над ним. При взгляде на два свертка, приготовленных Юкером, он вспомнил о Дженни. Что стало с ней? В тлеющем очаге, в маленьком закопченном кофейнике, — повсюду видны были следы ее деятельности. Наверное, она вышла, чтобы присмотреть за лошадьми или принести воды. Ему показалось, будто он слышит шаги, и он прислушался; но слабость была настолько велика, что глаза его сами собой закрылись, и он погрузился в сон.

Пробудившись, он увидел Дженни, сидящую подле него. Казалось, какие-то неясные перемены произошли в ней. Когда он заговорил, она вздрогнула и живо обернулась к нему.

— Дьюан! — воскликнула она.

— Хелло. Как поживаешь, Дженни, и как поживаю я? — с трудом произнося слова, спросил он.

— О, у меня все в порядке, — ответила она. — А ты пришел в себя… твоя рана заживает; но ты еще очень болен Я думаю, лихорадка. Я сделала все, что смогла…

Теперь Дьюан видел, что именно изменилось в Дженни: кожа на ее лице побледнела и натянулась на скулах, глаза глубоко ввалились, и в них сквозила усталость.

— Лихорадка? Сколько же времени я лежу здесь? — спросил он.

Она достала несколько камешков из его сомбреро и пересчитала их.

— Девять. Девять дней, — ответила она.

— Девять дней! — недоверчиво воскликнул Дьюан. Но очередной взгляд на Дженни убедил его в том, что она говорит правду. — И я все время был без сознания? Ты ухаживала за мной?

— Да.

— Люди Блэнда не появлялись?

— Нет.

— А где лошади?

— Я держу их в ущелье за хижиной. Там есть вода и много хорошей травы.

— Ты хоть спала за это время?

— Немного. У меня просто глаза начали слипаться.

— Боже мой! Еще бы! Просидеть здесь девять дней, днем и ночью ухаживая за мной, постоянно ожидая нападения бандитов! Давай, расскажи мне все, что с тобой происходило.

— Да ничего особенного…

— И тем не менее, я хочу знать, что ты делала, что чувствовала…

— Мне трудно припомнить, — просто ответила она. — В день нашего бегства мы проделали миль сорок. Твои раны всю дорогу кровоточили. Перед вечером ты едва держался на лошади; ты просто лежал у нее на шее. Когда мы добрались до этого места, ты упал с седла. Я притащила тебя сюда и попыталась остановить кровь. Я боялась, что ты умрешь той ночью. Но утром у меня появилась маленькая надежда. Я совсем забыла про лошадей. К счастью, они не ушли далеко. Я поймала их и пригнала в ущелье. Когда твои раны закрылись, и ты стал дышать ровнее, я подумала, что ты скоро поправишься. Так бы оно и случилось, если бы не лихорадка. Ты сильно бредил, и это меня пугало, потому что ты громко кричал в бреду. Кто бы нас ни преследовал, он мог бы издалека услышать тебя. Я не знаю, что пугало меня больше — твои крики, или минуты, когда ты лежал молча, словно бездыханный, и я боялась, что ты умер. А вокруг так пусто, темно и одиноко… Я каждый день клала камешек в твою шляпу.

— Дженни, ты спасла мне жизнь, — сказал Дьюан.

— Не знаю. Возможно. Я делала все, что могла и умела, — ответила девушка. — Ты спас меня — ты спас мне больше, чем жизнь!

Глаза их встретились в долгом, проникновенном взгляде, а затем и их ладони встретились в тесном рукопожатии.