– Даю вам четверть часа, – проговорила она слегка вызывающим тоном не то в шутку, не то всерьез. – Я приготовила фохаччу[27] и сфриццоли.

– Сфриццоли?

– Ничего страшного, не бойтесь. То, что вы в Ломбардии называете чиччоли – кусочки жареной свинины. – Ее рука покоилась на лестничных перилах, на лице играла напряженная улыбка. Полицейские спустились на один этаж вниз к месту преступления – к квартире Розанны Беллони. За ними пристально следили темные глаза синьоры Боатти. От ее сигареты к грязному потолку вилась тонкая голубая струйка дыма. Дзани

Вход в квартиру по-прежнему загораживала полицейская лента. Когда Тротти постучал в открытую дверь, к которой была прибита медная табличка с выгравированной надписью «Синьорина Беллони», из комнаты раздался голос Дзани.

– А-а!.. – протянул он.

– Похоже, ваш напарник, что стоял внизу у главного входа, отправился на побережье?

– Чем могу помочь, комиссар Тротти?

– Хочу посмотреть что к чему.

Дзани нахмурился. У него было красное хитрое лицо и маленькие глазки крестьянина; в слишком тесной для его коренастого тела форме он, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Неразговорчивый мужчина под пятьдесят, он пришел в полицию после армии, а в родной город возвратился, прослужив почти десять лет на границе. Его считали необщительным.

Друзей у него почти не было, а потому свой кофе с граппой он пил по утрам в баре напротив квестуры обычно в полном одиночестве. Помимо всего прочего, он слыл пьяницей, одиноким пьяницей.

– Начальник отделения по расследованию убийств – комиссар Меренда. Я выполняю только его приказы, – сказал Дзани таким тоном, как будто хотел их в чем-то уличить. Он читал местную газету. Рядом со стулом стояла бутылка вина.

Тротти положил руку на массивное плечо Дзани.

– Розанна была моим другом.

Полицейский агент Дзани колебался, закусив губу. Круглое лицо его раскраснелось больше обычного.

– Начальник квестуры сказал… он приказал…

– Дзани, вы ведь меня знаете…

– Конечно, комиссар.

– Вам нечего беспокоиться. – Тротти оглядел маленькую комнату. – Мы ведь с вами давние приятели.

(У Дзани был сын, который работал в одном из центральных книжных магазинов. Двадцатичетырехлетнего Альберто Дзани не раз арестовывали за беспорядки и хулиганство. В квестуре ни для кого не было секретом, что у Альберто, несмотря на всю его агрессивность, мужественную внешность и многочисленных девиц, разъезжавших с ним на его мотоцикле «дукати», было несколько любовников-гомосексуалистов).

Из окна комнаты открывался вид на терракотовые кровли городских зданий, полого сбегавших к гостинице «Аджип» и дальше – к реке. Горячий ветер развевал занавески. Эксперты из лаборатории в поисках отпечатков пальцев потрудились основательно. Пол кое-где был закрыт листами пластика.

Простыни с постели исчезли. Почерневшие пятна крови на полу были окружены маленькими флажками.

Единственная комната Розанны Беллони была для нее одновременно и гостиной и спальней. Раковина на кухне служила ей и умывальником. К стене, выкрашенной в кремовый цвет, было прибито зеркало. Под ним на стеклянной полке располагались разные туалетные принадлежности, шампуни, лосьоны.

Над зеркалом Розанна приколола к стене льняное кухонное полотенце с надписью: «Бьюли».

– Магазин в Дублине, – сказал Пизанелли, прочитав слово по-английски. Во рту у него торчала незажженная сигарета.

– Дублин? – переспросил Тротти.

– Такой город в Ирландии.

– Сам знаю, – огрызнулся Тротти. – Интересно, кто это ей подарил?

– Она ведь столько лет проработала учительницей. Наверняка у нее куча знакомых – из бывших учеников.

Тротти посмотрел на Пизанелли.

– Я и не знал, что ты говоришь по-английски, Пиза.

– Дружил когда-то с одной канадской девушкой – с французской, канадкой из Монреаля. Она говорила по-английски.

– Она тебя и научила?

Пизанелли скрестил руки на своей замшевой куртке.

– Она хотела выйти за меня замуж. Не могла устоять против моего животного магнетизма.

– Комиссар Тротти, начальник квестуры очень строго наказал…

– Да не волнуйтесь вы о своем начальнике квестуры… – Тротти указал рукой на узкую щель между кроватью и этажеркой, которая Розанне служила и письменным столом, куда Дзани спрятал бутылку вина. – Он ни о чем не узнает.

Дзани горестно кивнул головой.

– А вы что думаете, Дзани? – спросил Пизанелли, снова посмотрев на часы.

Дзани как раз зажигал сигарету. Ему, как и Габбиани, здоровье позволяло курить «Нацьонали» без фильтра. Маленькая комната наполнилась дымом второсортного табака.

– Что я думаю? – Дзани протянул горящую золотую зажигалку Пизанелли и потом погасил огонь.

– Кто убил Беллони?

Дзани скрестил руки на груди, прикрытой мятой форменной рубашкой.

– По-моему, убийство на сексуальной почве, разве нет? – Уголки его губ неодобрительно опустились вниз. – Преступление на сексуальной почве.

– Почему вы так думаете?

– А зачем еще убивать женщину?

– Из-за денег, например.

Дзани выпустил два облачка табачного дыма.

– Если у Беллони и водились денежки, здесь она их не хранила. А по завещанию все отходит ее племянникам и племянницам.

Пизанелли улыбнулся, не выпуская изо рта сигареты:

– Откуда вам все это известно, Дзани?

Дзани угрюмо посмотрел на Тротти и Пизанелли.

– Просто повторяю, что слыхал.

– Слыхал?

– И караульным у дверей не запрещают слушать, что вокруг говорят. – Дзани стряхнул с рубашки пепел. – Нет, не деньги. Деньги можно достать легче. – Уголки губ вновь опустились. – Это секс, комиссар.

– Секс, – мрачно повторил Тротти и направился к высокой этажерке.

На ней стояла стеклянная рамка с заржавевшими скобами.

Тротти взял ее в руки и посмотрел на три фотографии, вставленные в нее.

– Видел, Пиза?

На самой большой фотографии была запечатлена молодая женщина на мотороллере – на одной из старых моделей «веспы», у которой округлый обтекатель не соединялся с рулем.

К обтекателю была приклеена картинка с улыбающейся головой ковбоя – старая реклама немецкого мороженого. К фаре прикрепили пропеллер. Девушка подалась вперед, слегка склонила голову набок и улыбалась, глядя в камеру. Длинные тонкие загорелые руки удерживали руль. Мария-Кристина – а на фотографии, как догадался Тротти, была именно она – очень походила на Розанну, но даже длинные ресницы не могли смягчить некоторую грубость черт ее лица. На ней было легкое летнее платье с вырезом, приоткрывавшим ее крепкую девичью грудь.

На второй фотографии была изображена девочка-подросток, соединившая, словно в молитве, свои облаченные в перчатки руки. На ней было белое платье, какое надевают причастницы или подружки невесты. На голове – приколотый к вуали букетик незабудок. Она улыбалась, демонстрируя неровные зубы и неистощимый оптимизм.

Третьим снимком была фотография Розанны.

Розанна держала на руках ребенка. На снимке ей было лет тридцать; после более тщательного изучения фото Тротти показалось, что на попавшем в кадр портрете он узнал президента Гронки. Судя по всему, фотография была сделана в городской ратуше. Розанна, одетая в облегающий черный свитер поверх жесткого корсета а 1а Джина Лоллобриджида, весело улыбалась, а малыш в нагруднике с оборками, чепчике и вязаных башмачках зачарованно поднял глаза к потолку, разглядывая там нечто, не попавшее в кадр.

– Что ты на это скажешь? – Тротти повернулся, чтобы показать фотографию Пизанелли.

Пизанелли исчез.

Дзани по-прежнему сидел у двери, зажав ладони между коленями и задумчиво покуривая сигарету.

– Где Пизанелли?

– Секс или месть. Попомните мои слова, комиссар.

– Где вы достаете свои чертовы «Нацьонали», Дзани?

Старая дева – Секс и месть, – повторял про себя Тротти, нажимая кнопку звонка и открывая дверь со вставленным матовым стеклом.