Случались и промахи: например, неправильное употребление слов, имеющих двойной смысл, и отсутствие эмоциональной окраски диалога, Но этого следовало ожидать. В отличие от самых совершенных земных компьютеров, которые в случае необходимости воспроизводят эмоции своих создателей, чувства и желания Звездолета отражают, очевидно, чувства и желания представителей совершенно чуждого нам биологического вида и поэтому в большинстве своем непонятны людям.

И наоборот. Звездолет прекрасно и безошибочно понимал, что «квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов», но вряд ли мог догадаться, что имел в виду Китс, когда писал:

Еще менее доступными для него оказались строки Шекспира:

Желая помочь Звездолету восполнить пробелы в образовании, его пичкали многочасовыми музыкальными передачами, без конца показывали пьесы, а также сцены из жизни людей и животных. Здесь не обошлось без цензуры. Хотя склонность человечества к насилию и войнам стала ему известна (к сожалению, было слишком поздно требовать назад Всемирную Энциклопедию), транслировались только тщательно подобранные передачи. И на время, пока Звездолет не вышел далеко за пределы слышимости, обычные радио-и видеопередачи почти прекратились.

Еще много столетий философы будут вести нескончаемые споры о том, насколько глубоко проник Звездолет в людские дела и заботы. В одном только пункте нет расхождений. Сто дней его пребывания в солнечной системе бесповоротно изменили представления человека о вселенной, ее происхождении и своем месте в ней.

После ухода Звездолета земная цивилизация уже никогда не будет прежней.

Когда за Морганом с тихим щелчком закрылась массивная резная дверь с затейливым орнаментом из лотосов, у него возникло ощущение, будто он попал в другой мир. Он отнюдь не впервые ступал по земле, освященной великими религиями. Он видел Нотр-Дам, Святую Софию, Стоунхендж, Парфенон, Корнак, собор Святого Павла и еще десяток прославленных храмов и мечетей. Но всегда воспринимал их как застывшие реликвии прошлого – замечательные образцы искусства или техники, ничем не связанные с современностью. Религии, создавшие и поддерживавшие их, давно канули в вечность. Но тут время, казалось, застыло. Ураганы истории пронеслись мимо этой цитадели веры, не поколебав ее. Здешние монахи продолжали молиться, размышлять и встречать восход так же, как и три тысячи лет назад. Шагая по истертым плитам внутреннего двора, отполированным ступнями бесчисленных паломников, Морган вдруг ощутил несвойственную ему нерешительность. Во имя прогресса он собирается разрушить что-то очень древнее и благородное. Что-то, чего ему все равно не дано до конца понять. Огромный бронзовый колокол в звоннице, вырастающей прямо из монастырской стены, приковал его внимание и заставил остановиться. Инженерное чутье подсказало, что такой колокол должен весить не менее пяти тонн. По всей видимости, он очень древний…

Монах заметил его любопытство и понимающе улыбнулся.

– Ему две тысячи лет, – сказал он. – Это дар Калидасы Проклятого, от которого нам нельзя было отказаться. Как гласит предание, понадобилось десять лет, чтобы поднять его сюда – это стоило жизни сотне людей.

– А когда в него звонят?

– Он несет на себе печать своего мрачного происхождения и звонит только во времена больших бедствий. Я никогда не слышал его голоса, как и никто из ныне живущих. Он зазвонил однажды сам во время великого землетрясения 2017 года. А до этого – в 1522 году, когда иберы сожгли Храм Зуба и захватили Священную Реликвию.

– Значит, в него никогда не звонят – и это после всех усилий?

– Десяток раз, не более, за две тысячи лет. На нем все еще лежит проклятие Калидасы.

«Вероятно, это благочестиво, но очень уж непрактично», – невольно подумал Морган. Промелькнула кощунственная мысль, что не один монах, наверное, испытывал искушение легонько постучать по колоколу, чтобы услышать неведомый звук его запретного голоса…

Они приблизились к огромному каменному монолиту, в котором были выбиты ступеньки, ведущие к позолоченному павильону. Морган догадался, что это и есть самая вершина горы. Он знал, какая святыня там сокрыта, но монах, не дожидаясь вопроса, снова с готовностью пояснил:

– Там след ноги. Мусульмане верили, что это нога Адама. Он ступил сюда после того, как был изгнан из рая. Индуисты считали, что это след Шивы или Самана, а буддисты, конечно, не сомневались, что это отпечаток ноги «Просветленного».

– Я заметил, что вы употребили прошедшее время, – подчеркнуто равнодушно сказал Морган. – Что думают теперь?

– Будда был обыкновенный человек, как мы с вами. Отпечаток на скале – на очень твердом камне – имеет два метра в длину. Разговор был исчерпан и Морган не задавал больше вопросов. Они прошли короткую сводчатую галерею и оказались перед открытой дверью. Монах постучался и, не дожидаясь ответа, пригласил гостя войти. Воображение Моргана рисовало ему Маханаяке Тхеро сидящим скрестив ноги на коврике в окружении курильниц с благовониями и поющих послушников. В прохладном воздухе действительно стоял легкий аромат, но сам настоятель храма Шри Канда сидел за обыкновенным письменным столом со стандартным дисплеем и запоминающими устройствами. Единственным необычным предметом в комнате была голова Будды, чуть больше натуральной величины. Она стояла в углу на постаменте. Было неясно, статуя это или объемное изображение. Несмотря на обычность обстановки, главу монастыря трудно было спутать с чиновником. Помимо неизменного желтого облачения буддийского монаха, Маханаяке Тхеро отличался двумя особенностями, крайне редко встречающимися: череп его был абсолютно гол, а на глазах были очки.

– Аю бован, доктор Морган, – сказал настоятель, указывая на единственный свободный стул. – А это мой секретарь, преподобный Паракарма. Надеюсь, вы не станете возражать, если он будет записывать.

– Нет, разумеется.

Морган легким кивком поздоровался с сидящим. Молодой монах был обладателем лохматой шевелюры и внушительной бороды. Значит, бритые головы не были в монастыре правилом.

– Итак, доктор Морган, вам нужна наша гора, – сказал Маханаяке Тхеро.

– Боюсь, что так… ваше преподобие. По крайней мере, частично.

– Именно эти гектары? На всей планете?

– Выбирал не я, а природа. Наземную станцию нужно установить на экваторе, на возможно большей высоте, где плотность воздуха невелика.

– Но в Африке и в Южной Америке есть более высокие горы.

«Опять все сначала», – с тоской подумал Морган. По горькому опыту он знал, что непрофессионалу почти невозможно вникнуть в проблему, независимо от его сообразительности и степени заинтересованности. Если бы Земля была идеально симметричной, без впадин и выпуклостей гравитационного поля…

– Поверьте мне, мы рассмотрели все варианты. Котопахи, Кения и даже Килиманджаро – хотя последняя лежит на три градуса южнее – великолепно бы нас устроили, если бы не один роковой недостаток. Спутник на стационарной орбите не находится в одной точке. Из-за гравитационных возмущений – я не хочу вдаваться в подробности – он медленно дрейфует вдоль экватора. Чтобы наши спутники и космические станции были строго синхронными, необходимо сжигать топливо. Правда, не так много. Но этим способом не удержишь на месте миллионы тонн металла, особенно, если это тонкие балки длиной в десятки тысяч километров. Однако, к счастью для нас…