Александр Петрович Павлов
Божья воля
Исторический роман
ПЁТР II Алексеевич — император всероссийский, внук Петра I, сын царевича Алексея Петровича и принцессы Софьи-Шарлотты Бланкенбургской, родился 12 октября 1715 г. Мать его умерла вскоре после его рождения, отец погиб в 1718 г. Шансы Петра Алексеевича на престол увеличились особенно после смерти сына Екатерины, последовавшей в 1719 г. Народ видел в нём законного наследника, только раскольники не признавали его потомком царя, так как он родился от брака с иностранкой. Подобное отношение к царевичу было, как кажется, одной из причин, побудивших Петра Великого издать в 1722 г. указ о престолонаследии, который, предоставляя царю право избрать себе наследником хотя бы чужого человека, лишал тем самым царевича Петра Алексеевича права на русский престол. После смерти Петра Великого, не успевшего применить к делу закон 1722 г., на престол вступила Екатерина I. За царевича Петра Алексеевича были только представители старых знатных родов — Голицыны, Долгоруковы и Репнин. На воспитание царевича Петра, как при Петре Великом, так и при Екатерине I, не обращалось много внимания; из его учителей известны двое — Семён Афанасьевич Маврин и Иван Алексеевич Зейкин, обучавший царевича истории, географии, математике и латинскому языку.
Вопрос о престолонаследии оставался и теперь, как при Петре Великом, открытым; не решаясь действовать так смело, как покойный государь, старались в ущерб правам царевича выдвинуть права его тёток, Анны и Елизаветы. Остерман шёл на компромисс: он предлагал женить царевича на одной из царевен и таким образом соединить их интересы, но проект этот не нашёл сочувствия. Меншиков хлопотал о передаче престола царевичу и о браке его со своей дочерью, надеясь таким образом сохранить своё влияние. Он нашёл поддержку в лице князя Дмитрия Голицына. Болезнь императрицы заставляла его ускорить действия; по его проектам было составлено завещание, подписанное императрицей и обнародованное после её смерти; этим завещанием престол передавался царевичу Петру, за него выдавалась княжна Меншикова, и закон Петра Великого о престолонаследии отменялся.
Так вступил на престол, 7 мая 1727 г., император Пётр II. Власть сосредоточивалась в руках Меншикова; для усиления своего влияния последний хотел женить своего сына на сестре императора, Наталье Алексеевне. Не было, однако, недостатка и в других лицах, которые старались захватить в свои руки фактическое управление делами при двенадцатилетнем императоре; таковы были Долгоруковы и Остерман.
Остерман интриговал против Меншикова, и этот последний пал; воспитатели императора, Зейкин и Маврин, были удалены. Влияние, однако, перешло не к Остерману, а к Долгоруковым; переезд двора в конце 1727 г. в Москву знаменовал их торжество. Голицыны были отстранены. Верховный тайный совет как учреждение при Петре II вообще падает. Молодой император относился очень почтительно к своей бабке, постриженной в монахини царице Евдокии, которая в это время была переведена из Ладожского монастыря в московский Новодевичий монастырь. Тётка императора, Анна Петровна, выехала в Голштинию: она представляла опасность для Долгоруковых, как могущая иметь наследников, а потому и быть претенденткой на престол по 8-му пункту завещания Екатерины I. Для усиления своего влияния Долгоруковы всячески старались забавами и увеселениями отвлечь императора от дел и решили женить Петра на княжне Екатерине Алексеевне Долгоруковой.
Их замыслы были разрушены смертью Петра II, последовавшей 18 января 1730 г., от оспы. Говорить о самостоятельной деятельности Петра II, умершего на шестнадцатом году жизни, нельзя; он постоянно находился под тем или другим влиянием, являлся орудием в руках какой-либо из многочисленных дворцовых партий того времени.
За время его короткого царствования было, однако, издано несколько указов и законов, заслуживающих упоминания: указ от 24 мая 1727 г. о переносе важных дел из кабинета прямо в Верховный тайный совет; указы того же года о более правильном сборе подушной подати и об упразднении главного магистрата; указ от 16 июня 1727 г. о переносе малороссийских дел из Сената в Иностранную коллегию, чем как бы создавалось обособленное положение этой области в империи; вексельный устав 1729 г.; любопытный указ от 29 сентября 1729 г. о запрещении духовенству носить мирскую одежду.
(См.: К. И. Арсеньев «Царствование Петра II» (СПб., 1839); Соловьёв «История России» (тт. XVII–XIX); Костомаров «История России в жизнеописаниях»).
Часть первая
Новые кумиры
Глава I
Поединок
Весна только начиналась. Солнце с каждым днём грело сильнее, и не только московские улицы стали освобождаться от снега и заплывать грязью, но уже и на полях, особенно в местах, где повыше, появились проталинки. Зато в лесных чащах снег лежал целиной, такой же белый и пушистый, как и в начале зимы — и только кое-где у деревьев он казался как бы испещрённым чёрными точками. Это оставила следы капель, падавшая с ветвей в тёплые дни. Зима 1729 года была особенно снежная, и снегу в лесных ложбинах намело целые сугробы, так что несколько пешеходов, пробиравшихся от Сущёва, где они вышли из колымаги, по колена в снегу, в глубь Марьиной рощи, ругательски ругали эту обильную снегом зиму.
Пешеходов было четверо. Трое из них — ещё совершенно молодые люди — были одеты в треухи и зелёные камзолы Преображенского полка, а четвёртый, постарше, закутался чуть не с головой в широкую медвежью шубу малинового бархата, сильно смахивавшую на боярский зимник, так ещё недавно изгнанный из русской жизни властною рукой Великого Петра.
Он был молчалив и как-то угрюмо-сосредоточен, представляя полнейшую противоположность говорливым молодым товарищам. Их весёлый смех, их непринуждённая болтовня, казалось, ужасно неприятно действовали на него. Он даже порывался заметить им это, но почему-то сдержался, промолчал и только ещё суровее сдвинул свои густые брови, отчего на лбу легла резкая глубокая складка.
Но молодые офицеры как бы и не замечали гримас своего пожилого спутника. То проваливаясь в снег, то выбираясь на тропку, они продолжали болтать без умолку, оглашая своими молодыми звонкими голосами торжественную тишину рощи.
— Далеко ещё идти? — спросил один из преображенцев, высокий, немного даже тучный брюнет.
— А что, князенька, устал, что ли? — отозвался другой, тоже рослый и тоже чернявый преображенец.
— Устанешь тут! — заметил первый. — Ишь, дорога-то, ровно чёрт её стлал. Я, почитай, раз двадцать в преисподнюю лазил по грудку. Вон Степанычу, — кивнул он в сторону низенького рыжеусого офицера, уверенно шагавшего по снежному ковру, — ничего… Он на паркете ровно…
— Так небось Вельяминов это место как пять пальцев на деснице знает; он уж сюда не впервой шагает. Так, что ли, Миша?
— Знамо, так! — откликнулся Вельяминов. — Чай, на третьей дуэляции в секундантах числюсь.
— Ну, ты, опытный секундант, скоро ль мы придём? — воскликнул тот, которого назвали князем.
— Скоро, скоро, — успокоил его Вельяминов. — Ещё шагов сорок, — мы и у места. Такая чудная лощинка есть — моё почтение. Для сатисфакции, кажись, лучшего места и не найдёшь. Да ты чего торопишься-то? — вдруг расхохотавшись, задал вопрос Вельяминов. — Трусит твоё сиятельство аль с храбрости терпенья нет?
— Трушу! — воскликнул брюнет, даже остановившись на минуту. — Шутишь, Мишенька! Из рода князей Барятинских трусов пока не выхаживало.
— Да будет, не кипятись; конечно, шучу, — поспешил заметить Вельяминов. — Ведь ишь разгорелся — полымем вспыхнул. Сенявин, погляди-ка на князеньку…
— Да что на него глядеть-то, — отозвался Сенявин. — Чай, известный задира. Ни врагу, ни другу спуску не даст.