— Здравствуй, Алмазушка! — ласково приветствовал император своего любимого коня. — Будет тебе сегодня, старина, работа. — И, потрепав скакуна своей маленькой рукой, Пётр молодцевато вспрыгнул в седло и, вонзив в бока лошади острые шпоры, во весь опор помчался к Боровицким воротам. Вслед за ним уселись на лошадей и остальные, и блестящая кавалькада, растянувшаяся на громадное расстояние, понеслась догонять ускакавшего царя.
Но, вопреки надеждам Петра, охота вышла далеко не успешной. Не только волков, как уверял Бибиков, но даже и лисиц не встретилось охотникам. Попадались в большом количестве только зайцы. Их затравили несколько штук, но императору вскоре заячья травля надоела, и он приказал трубить сбор на отдых.
— Не везёт мне что-то сегодня, Ваня, — грустно заметил Пётр, обращаясь к своему любимцу Ивану Долгорукому, когда жалобный звук рога облетел лесные дебри.
Иван Алексеевич пристально взглянул на Петра. Лицо царя, к его удивлению, было сумрачно, и всегда светлые глаза как будто затуманились и потемнели.
«Эге, — подумал Долгорукий, — тут дело-то не просто».
И он вслух сказал:
— Чего же вам печалиться, ваше величество? Пополудничаем — да и опять на коней: авось тогда посчастливее будем.
Но Пётр грустно покачал головой.
— Нет, Ваня, — промолвил он, печально вздохнув, — чую я, не будет нам ноне удачи.
— С чего бы так, ваше величество?! — удивился Долгорукий.
— Да уж я знаю с чего… Недаром на меня грусть напала…
И он снова печально вздохнул и, спешившись, медленным шагом направился к шатру, раскинутому на полянке для отдыха царя и его свиты.
Долгорукий поглядел ему вслед и укоризненно покачал головой.
Призывный звук рога замер. Разбившиеся было охотники собрались снова, и через несколько минут все уже сидели за столом, шумно беседуя и ещё более шумно работая челюстями.
Елизавета Петровна, заметив сумрачный вид своего племянника, обратилась к нему с ласковым вопросом.
— Что это с тобой, Петруша? Что это ты как будто не в себе?
Пётр холодно взглянул на неё и ответил:
— Так, голова что-то разболелась… Должно, скоро снег пойдёт.
Елизавета рассмеялась.
— Что ты, Петруша, какой снег! Вишь, на небе-то ни облачка!
Смешливость тётки обидела самолюбивого царя.
— Коли сейчас облаков нет, — сказал он, — так, значит, соберутся. У меня даром никогда голова не болела. A посему как кончим полудничать, так и домой поедем.
— Что ты, Петруша! — изумилась Елизавета Петровна, — с тобой, кажись, такого никогда не бывало. Бросить охоту в полуполе! А ты ещё хотел, кажись, лисиц стрелять.
Пётр сначала взглянул на неё, потом перевёл глаза на красавца Бутурлина, сидевшего рядом с нею, и насмешливо заметил:
— Мы лисиц не встречали… Может, тебе посчастливилось…
Елизавета поспешила замять неприятный разговор.
— Да, кстати, Иван Алексеевич, — обратилась она к Долгорукому, — как здоровье молодого Барятинского, которого так безжалостно подстрелил твой любезный братец?
— Да что ему сделалось! — отозвался Иван, — выжил, здоров как бык.
— Да, Ваня, — вступился император, — я тебе давно хотел сказать, да всё позабывал. Очень мне эти дуэляции не нравятся. Что, в самом деле, за глупый обычай смертоубийством споры решать? В этом отношении я хочу следовать своему великому деду. Коли что ещё подобное раз случится, я, как и он, живого и мёртвого — обоих равно велю повесить. Скажи-ка ты завтра барону Андрею Ивановичу, чтобы ко мне пришёл; я ему велю такой приказ написать, а от меня передать и Алексею и Барятинскому, что коль они снова раздорствовать будут, так я их обоих в дальние города на воеводство ушлю.
— Ну, для них гнев твоего величества не очень-то страшен, — заметила Елизавета.
Светлые глаза Петра сверкнули отблеском молнии.
— Это почему? — громко спросил он.
— Да потому, что коль в дело любовь замешалась, тут никакие угрозы не помогут. Они оба влюблены в княжну Рудницкую и без новой крови её друг другу не уступят.
Завтрак окончился в полнейшем молчании. Юный император не сказал ни с кем более ни слова, а придворные, даже Иван Долгорукий и Елизавета Петровна, боялись нескромным замечанием вызвать вспышку гнева у молодого царя, очень опасную при его неровном, не установившемся характере.
Тотчас же после завтрака Пётр вскочил на лошадь и поскакал по направлению к Москве, даже не заботясь о том, следует ли за ним его свита.
Глава IV
По течению
Князь Барятинский остался жив. Несмотря на верность руки Алексея Михайловича, несмотря на то, что он нацелился прямо в сердце своего врага, пуля прошла немного выше, не поранив даже лёгкого. Старик Барятинский не пожалел ни средств, ни забот, чтобы выходить своего племянника. Почти все придворные лекари вместе с главным архиатером его императорского величества, англичанином Вильтростом, перебывали в палатах Барятинского, стоявших на берегу Москвы-реки, у церкви Николы Заяицкого. Их стараниями наконец удалось избавить раненого от неминуемой гибели. Помогла к тому же и могучая натура Василия Матвеевича, и через три недели он был снова на ногах, такой же весёлый и такой же жизнерадостный.
— Ну, что, Васюк? — спросил его старый князь, когда Барятинский в первый раз встал с постели, — будешь стреляться с Долгоруким или нет?
— Буду, дядюшка!
— Да неужто ты не угомонился? Неужто тебе такая охота в могиле лежать?
Барятинский весело ухмыльнулся и ответил:
— Охоты, конечно, нет, но уступать Долгорукому я не намерен…
— Да скажи ты мне толком, — перебил его дядя, — уверен ты, что княжна Анна Васильевна тебя любит, аль нет?
Василий Матвеевич на минуту задумался, потом резко тряхнул своей кудлатой головой и промолвил:
— Не знаю, дядюшка, как и сказать… По-моему, любит.
— Да ты ей декларацию делал аль нет?
— Нет.
— И разговоров никаких не имел?
— Нет, не имел.
— Так с чего же ты взял, шалая твоя голова, что она в тебя влюблена?
— По видимости, — смущённо пробурчал Барятинский.
— По какой такой видимости?
— Да так, по всему заметно. И разговаривает со мной не так, как с другими, и… ежели я невзначай взойду, так полымем вся и зардеется… Сейчас видать, что любит.
— Эх ты, дурень, дурень! А ещё гвардии офицер! — укоризненно покачал головой старый князь. — Ведь вот я стороной слышал, что она и князю Алексею такие же преферансы [4] оказывает. Значит, она и в него влюблена? Так, что ли?
— Не может того быть! — крикнул Василий Матвеевич и даже побагровел от приступа злобы. — Не может того быть, — повторил он, — не любит она его, да и любить-то его не за что.
— А если любит? — поддразнил его дядя.
— Если любит…
Василий Матвеевич понурил голову, медленно, ещё неверным шагом прошёлся из угла в угол своей спальни и потом вдруг заговорил быстро, почти захлёбываясь от волнения:
— Если любит, лучше б ей не родиться на белый свет. И её и его задушу без пощады! Коли не мне, так пусть и ему не достаётся, а уж посмеяться над собою не дам!
Старый князь печально покачал головой и спросил:
— Да неужто ж ты её так сильно любишь?
— Больше жизни, больше свету, больше себя самого!.. — пылко отозвался Василий Матвеевич.
— Эх, Васюк, Васюк! — грустно заметил старик. — Не на радость такая любовь, больно уж ты горяч!
На минуту воцарилось молчание. Старый Барятинский неподвижно сидел в кресле, понурив голову и постукивая пальцами по ручке кресла, а Василий Матвеевич продолжал мерить комнату шагами, то тяжело вздыхая, то чему-то улыбаясь, смотря по тому, какие мысли теснились в его разгорячённой голове. Но вот шаги его замедлились, и он остановился наконец перед дядей.
— Ну, дядюшка, — торжественно сказал он, — благословите меня.
Старик поднял голову и изумлённо взглянул на него.
— Ты это о чём?
4
Знаки внимания.