Анна Федоровна стояла у своего стола, не решаясь никого остановить. Она даже не могла ничего им сказать, только открывала и закрывала рот. Щеки у нее обвисли, оскорбленно подрагивали. Она слышала топот в коридоре, он отдавался у нее в висках. Потом увидела из окна ребят, выбегающих из школы. «Это же они не от меня убегают. Это они от Великой Русской Литературы убегают, — подумала она. — Катитесь, рыбыньки! Пушкин и Лев Толстой за вами не побегут».

Последними покинули класс Сережка Жуков и Лялька Киселева. Они неторопливо собрали свои тетрадки, книжки и даже попрощались. Сережка Жуков просто кивнул. Лялька Киселева сказала печальным голосом:

— До свиданья, Анна Федоровна!

Учительница им не ответила. Она оправила свитер и вышла из класса раньше, чем сочувствующие ей мальчик и девочка достигли дверей.

Директор школы Андрей Николаевич Казаков был на уроке. Когда прозвенел звонок, Анна Федоровна и завуч Нина Алексеевна вышли в коридор, чтобы его встретить. Нина Алексеевна накурилась во время разговора в учительской (каждое ЧП она принимала близко к сердцу) и сейчас жевала воздух, собирая брезгливые морщины на лбу и вокруг рта.

В конце коридора из класса вышел высокий худой мужчина в темном костюме. За ним, слегка сгибаясь под тяжестью магнитофона «Комета», шагал почти такой же высокий парень из 9 «А» Юра Белкин. Еще двое мальчишек, отталкивая друг друга, быстро шли рядом с директором, что-то оживленно говоря ему, жестикулируя. «Так когда-то заканчивались и у меня уроки, — подумала Анна Федоровна, — хотя я и не пользовалась магнитофоном».

— Андрей Николаевич, вы к себе? — сказала завуч, преграждая дорогу всей «компании». Мальчишки, которые разговаривали с директором, сразу же убежали. Юра Белкин поставил магнитофон на пол, надеясь переждать. Но обе учительницы смотрели на директора и молчали. И Андрей Николаевич сказал:

— Иди, Юра! Спасибо! Дальше я сам.

У директора — светлые волосы и светло-голубые глаза с коричневой крапинкой в левом зрачке, которая придавала ему несерьезный, несимметричный вид. Волосы при каждом движении головы рассыпались, нависали над впалыми щеками и острыми скулами. Некоторые пряди падали на глаза. Движением головы или руки он их забрасывал назад. Делать это приходилось часто, и оттого взгляд, устремленный поверх голов, придавал его фигуре горделивую и вместе с тем легкомысленную осанку.

— Андрей Николаевич, чэпэ, — сказала завуч. — Девятый Великолепный… Сбежали с урока… во время урока… при живой учительнице…

— Не сбежали, просто ушли, заявив, что я не так преподаю, — сказала Анна Федоровна.

— Девятый Великолепный? А что же тут великолепного? — спросил директор, дружелюбно улыбаясь и глядя на Нину Алексеевну веселым (с крапинкой) зрачком.

— Мы так привыкли: «ашники», «бэшники», девятый «В»-еликолепный. Представляете, какая наглость?

Андрей Николаевич был человек новый в школе, для многих непонятный. Защитив кандидатскую диссертацию, он неожиданно для всех, кто его знал, пошел работать в школу. Решение его казалось легкомысленным, отвечающим общему впечатлению от его внешности и характера. Он, улыбаясь, отвечал: «Новая работа ближе к дому, ближе к жизни». Иногда добавлял: «Где у нас сейчас идет перестройка, революция? В школе. А я историк». Если очень досаждали, становился совершенно серьезным, говорил о роли школы в обществе, цитировал Ленина. Если спрашивали, собирается ли писать докторскую, снова отшучивался и, возвращаясь к мысли «революция — в школе», приводил слова Ленина, написавшего в конце неоконченной книги «Государство и революция»: «Приятнее и полезнее опыт революции проделывать, чем о нем писать».

— Мы должны принять какие-нибудь карательные меры? — спросил директор.

— Я думаю, педсовет с родителями, — ответила завуч. — Что это такое? Совсем распустились.

— Хорошо, — сказал Андрей Николаевич, наклоняясь, чтобы взять магнитофон. — Хорошо.

Они стояли неподалеку от дверей учительской. На стене в большой раме под стеклом висели стандартные листы писчей бумаги с отпечатанными на них пунктами школьных правил. Директор, поднимая магнитофон, посмотрел на эти листы. «Хорошо» прозвучало предварительным согласием.

— Хорошо, — повторил Андрей Николаевич. — Кто у них классный руководитель?

— Зеленова Марина Яновна.

— Пусть зайдет ко мне.

Он двинулся по коридору к двустворчатым застекленным дверям, а затем вниз по лестнице. Его кабинет находился на втором этаже. По дороге пришла мысль — почему школьные правила отпечатаны на машинке на отдельных листах, а не типографским способом на большом листе, как в других школах? Глядя в школьные правила, он успел прочитать один пункт, который ему не показался странным только потому, что он прочитал машинально.

«12. Каждый учащийся обязан быть почтительным с директором школы и учителями. При встрече на улице с учителями и директором школы приветствовать их вежливым поклоном, при этом мальчикам снимать головные уборы».

«Быть почтительным с директором и учителями — это хорошо, — думал Андрей Николаевич. — Но зачем же снимать шапку на улице? А если мороз? Снег? Дождь?» Он засомневался — правильно ли прочитал?.. Выбрав свободную минуту (уроков у него больше не было сегодня, были кое-какие хозяйственные дела), он снова поднялся на третий этаж, прочитал двенадцатый пункт внимательно. Затем прочитал от начала до конца пункт за пунктом. Действительно, учащимся предлагалось снимать головной убор при встрече с учителями и директором. И приветствовать… поклоном…

Двадцатый пункт, последний, тоже удивил директора.

«20. За нарушение правил учащийся подлежит наказанию вплоть до исключения».

Правила были какие-то не те. Он хорошо помнил: на совещании директоров школ говорили, что у современной школы отнят важный рычаг воспитательной работы — исключение из школы злостных нарушителей дисциплины. «Значит, не отнят?»

Андрей Николаевич медленно прошелся по коридору, посмотрел внимательно всю наглядную агитацию — фотомонтаж о походе по местам боевой славы, стенгазету «Космос», плакат о гриппе, заглянул в учительскую. Нина Алексеевна что-то писала и курила, стряхивая пепел в коробочку из-под кнопок.

— Нина Алексеевна, а почему у нас школьные правила на листочках? Разве трудно добыть типовые?

— На листочках?

— Идите посмотрите…

Завуч нехотя, хмурясь, вышла в коридор, увидела листочки под стеклом, наморщила лоб.

— Да, действительно.

— Так почему у нас висят не типовые правила?

— Максим Михайлович, ваш предшественник, сам занимался этим. Извините, ничего не могу сказать.

— Ну, ладно, я тоже сам займусь. Я человек новый, хочу разобраться. Выходит, мы имеем право исключать?

— Исключать?.. Кого?.. Учеников?..

— Да?

— Нет.

— Здесь написано.

Он показал ей. Нина Алексеевна наклонилась, прочитала, сказала с удивлением:

— Это старые правила.

— Почему же они висят… у нас?

— Не знаю.

Андрей Николаевич вернулся в кабинет, перетряхнул еще раз доставшееся ему в наследство от старого директора имущество, нашел «Справочник работника народного образования», нашел в этом справочнике «Приказ министра просвещения СССР от 9 февраля-1972 года о типовых правилах для учащихся». Пункта, который требовал снимать шапку и кланяться, в новых правилах не было Не было и последнего пункта, грозящего исключением. Не было и слов, что «…каждый учащийся обязан беспрекословно подчиняться распоряжениям директора школы и учителей». Беспрекословное подчинение заменялось в новых правилах уважительным обращением к личности учащегося: «Самоотверженно выполняй все задания учителя». «Овладевай основами наук и навыками самообразования», «Развивай свои способности в разнообразных видах творчества». На том месте, где раньше требовалось снимать шапку, стояло будничное: «7. Здоровайся с учителями, другими работниками школы, знакомыми и товарищами». И очень сильный упор делался на участие школьников в самоуправлении: «Добросовестно выполняй решения органов ученического самоуправления», «Активно участвуй в деятельности ученического самоуправления»…