Идти вдвоем только со мной ангелица отказалась.

– Дело в том, что Юми-тян и еще несколько наших подружек собирались написать заявление в поддержку вашего движения, но учитель вызвал нас к себе, и теперь я в сильном смятении, Ядзаки-сан, так что вряд ли смогу вам все высказать. Если я запутаюсь в словах, будет хуже, поэтому лучше, если я ничего не скажу. Простите меня.

Я молча проглотил эти слова. Учителя, эта бесстыдная орава учителей ее застращала. Я мог отчетливо представить, как они действовали: и физическое, и словесное давление. Это основной принцип полицейских и тайных агентов. Вся юридическая система на их стороне. «Чем вы недовольны? Вы живете в свободной и мирной стране, у вас лучшие в префектуре показатели для поступления в Токийский университет. Вы подготовлены к будущей жизни. Чем вы недовольны?» – таковы были их доводы.

– Извините, – прошептала Мацуи Кадзуко, закусив губу, возможно, вспоминая о том, как их унижали учителя. Я был вне себя от злости. У этих типов единственные ценности: «поступить в университет», «получить работу», «удачно выйти замуж». Помимо этого их ничто не интересует. Им нет дела до старшеклассников, которые еще не определились.

– Мицуи, ты в третьем "А"? – спросил я, и ангелица утвердительно кивнула.

– Кто у вас классная руководительница – Симидзу?

– Симидзу-сэнсэй.

Симидзу была еще той стервой, ее торчащий подбородок напоминал полумесяц. Я попытался спародировать Симидзу:

– Что ты, Мацуи, собираешься делать? С таким негодяем, как Ядзаки? Хорошенько подумай!

Симидзу окончила филфак университета префектуры Сага. Этот факультет считался самым заштатным во всей Японии. В Сага перед зданием муниципалитета был семицветный фонтан, а за ним – развалины замка и бескрайние просторы рисовых полей. Миску приличной лапши или хорошенькую девушку найти там просто невозможно. Эта префектура существовала за счет того, что поставляла рис в Фукуока и Нагасаки. Трудно даже представить, что выпускница университета в такой захолустной префектуре смеет что-то говорить такой красивой и мужественной девушке, как Мацуи Кадзуко.

Мне не очень хорошо удалось спародировать Симидзу, но Мацуи Кадзуко захихикала, прикрывая рот ладошкой.

– Подожди... – сказал я, вернулся в класс и попросил парня по имени Эдзаки, сына владельца сети парикмахерских, одолжить мне одну из пластинок, которые он только что показывал.

– Чего? – скорчил кислую мину Эдзаки.

– Болван, одолжи мне одну, – сказал я, не сводя с него глаз, пока он не открыл портфель и не достал оттуда еще не распечатанный диск «Cheap Thrills».

– Но я его еще сам не слушал... – грустным голосом запричитал Эдзаки, но я его уже не слушал и мчался к своей ангелице.

– Успокойся, успокойся, чувак, когда Кэн в напряге, ему наплевать, учитель это или полицейский. Такова уж твоя участь, парниша! – сказал Адама, утешая Эдзаки.

– Мацуи, тебе нравится Джэнис Джоплин? – спросил я.

– Да, я знаю эту пластинку. Такая певица с хриплым голосом?

– Ага, классная баба!

– Я знаю только певцов в стиле фолк-рока. Боб Дилан, Донован, Джоан Баэз. Ты, наверное, знаешь пластинку, где есть «Summertime»?

Настроение Мацуи явно поднялось. Она даже не вспомнила про пластинку Саймона и Гарфанкела, которую я ей обещал.

– Держи. И позабудь про сбор подписей в нашу защиту. Забудь об этом. Не думаю, что нас выгонят из школы.

– Но она же совсем новая, Ядзаки-сан! Вы ее даже не слушали.

– Не важно. Я буду под домашним арестом, или мне временно запретят посещать школу, так что у меня еще будет на это время. Тогда и послушаю, – сказал я, глядя через окно в коридоре на далекие горы и пытаясь выдавить на лице грустную улыбку. Мацуи стояла, по-прежнему вскинув голову, и смотрела на меня из-под опущенных ресниц. Я чувствовал, что мне удалось произвести на нее нужное впечатление, и мысленно я подскакивал от радости. Моя ангелица удалилась, несколько раз обернувшись и помахав рукой на прощанье. Вернувшись в аудиторию, я застал Эдзаки с выпученными глазами рассуждающего о том, что некоторые думают только о себе, но никогда о других, но Адама похвалил меня, сказав: «Классно сделано! Попал в точку!»

Теперь, после того как компания по сбору подписей в нашу защиту была прекращена, нам не оставалось ничего иного, кроме как ждать.

– Не пойму, почему меня так бесит вся эта мутота? – сказал возмущенно Адама, глядя на спортплощадку, где старшеклассницы бегали и подпрыгивали вдоль белых линий. Я впервые видел Адама таким раздраженным. Обычно он был уравновешенным, хладнокровным. На лице у него никогда не появлялось выражения гнева, отвращения или уныния. Хотя он родом был из захолустного шахтерского поселка, его отец был управляющим, а матушка окончила среднюю школу и была из приличной семьи, поэтому он воспитывался в любви и благополучии. До пяти лет он посещал уроки игры на электрооргане, что в шахтерском городке делало его почти что аристократом.

Но сейчас Адама совсем скис от мысли о предстоящем наказании.

– Не так, не так, сколько раз я уже вам говорила! – прокричала Фуми-тян писклявым голосом, типичным для старшеклассниц. Синие вены вздулись на ее тощей шее, при этом она вызывающе вертела своим отвислым задом. Какое она имела на это право? Я и без признания Адама чувствовал себя отвратно: мне хотелось БЛЕВАТЬ. Естественно, что в их среде встречаются мерзкие штучки, но было неприятно смотреть, как управляют телами семнадцатилетних девиц. Тела семнадцатилетних девушек не предназначены для того, чтобы под горячим августовским небом ходить строем по указке в бесцветных спортивных костюмах. Разумеется, среди них были и похожие на бегемотов, но большинство, с их гладкой, упругой кожей, были созданы для того, чтобы бегать по берегу моря вдоль кромки прибоя.

Поэтому нам было худо не только из-за того, что завтра предстоит узнать решение о нашем наказании. Мы пришли в уныние при виде девушек, подвергающихся дрессировке. Было неприятно видеть, как отдельных людей или целые команды принуждают насильно что-то делать.

За ужином ни отец, ни мать не задавали вопросов о наказании. Мы с сестрой, одетой в юката, вышли на улицу запустить фейерверки. Сестра сказала, что вскоре собирается пригласить свою подружку по имени Торигай-сан к нам в гости. Торигай-сан, наполовину американка, училась вместе с сестрой в шестом классе, но была на удивление сексапильной. Я уже давно просил сестру познакомить меня с ней. Сестра это хорошо запомнила и, понимая мое тягостное настроение, решила удовлетворить мою просьбу, хотя, запуская фейерверки, я старался казаться бодрым.

Отец стоял на веранде и наблюдал за нами, потом босой вышел в сад, взял три петарды, зажег их и начал крутить:

– Как здорово! – воскликнула сестра и захлопала в ладоши.

– Кэн, что будет завтра? – спросил отец.

Как раз в этот момент я представлял голубые глаза Торигай-сан и ее набухающие грудки, и не сразу понял, что он имеет в виду публичный приговор.

– Завтра я с тобой не пойду. Пусть идет мать. Ты же знаешь, что, если пойду я, это может закончиться скандалом.

Отец всегда был таким. Когда в школу вызывали родителей, ходила только мать. Для меня это было даже лучше. Мне не хотелось видеть, как отец стоит со мной рядом и извиняется за мои проступки.

– И не опускай глаз, – сказал отец. – Когда директор будет говорить тебе обидные вещи, не отводи глаз в сторону и не опускай голову. Не унижайся. Гордиться тебе особенно нечем, но униженно вилять хвостом тоже не надо. Ты же никого не убил, не изнасиловал. Ты делал только то, во что верил, и теперь будь любезен понести наказание.

Я почувствовал, что слезы наворачиваются на глаза. После провала с баррикадой мы постоянно были объектами нападок со стороны взрослых. Отец был единственным, кто меня ободрил.

– Если произойдет революция, ты и твои приятели станете героями, а на веревке болтаться будет, возможно, директор. Так уж бывает, – сказал отец и снова принялся размахивать петардами, которые догорели слишком быстро.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: