– Этот Эдзаки вырос в парикмахерской. От учебы он свихнулся. Говорят, что скоро его переведут в исправительное заведение.

Леди Джейн посмотрела на меня так, словно я сам был чокнутым, и рассмеялась голосом, звучным, как самый прекрасный в мире колокольчик из чистого золота в сокровищницах Римской империи.

– Все равно, благодарю, – сказал я, имея в виду розы. – Такое случилось впервые.

– Что?

– Мне впервые подарили розы.

– Не говорите про это. Мне будет неловко. Для меня это тоже было впервые.

Впервые... Значит, она ДЕВСТВЕННИЦА! – обрадовался я и сразу предложил ей главные роли в фильме и пьесе на фестивале. Тут раздался звонок, и ангелица назвала кафе, где мы сможем продолжить беседу после занятий. Потом я подошел к Адама, напевая старую мелодию «Романтическая любовь» Джильолы Чин-кетти, и похлопал его по спине.

– Чего ты крутишь? Будто не знаешь, о чем нам придется говорить с Нарусима и Отаки?

– О чем?

– О том, о чем ты недавно говорил. Что единственным средством является террор.

– Террор? О чем ты говоришь? Мацуи оказалась девственницей! Она впервые послала розы мужчине.

– Не может быть! – Адама скорчил свою обычную изумленную рожу.

В обеденный перерыв я отправился в дискуссионный клуб, где меня дожидался Нарусима с приятелями и по пути туда снова встретился с ангелицей. Она сообщила мне плохую новость.

– Извините, но сегодня мы не сможем встретиться после занятий. У нас тренировка перед соревнованиями.

Общенациональные состязания! Могло ли быть что-либо омерзительней этих слов?

– А еще я слышала, что мальчики будут заниматься уборкой, подметать спортплощадки.

Никто не имел права отменить свидание с моей ангелицей из-за тренировки или уборки территории.

Я вошел в дискуссионный клуб, дрожа от ярости.

– После баррикадирования на нас обратили внимание во всех университетах, и Антиимпериалистический союз Нагасакского университета официально предложил нам включиться в кампанию по борьбе с церемонией по случаю окончания школы. Что ты об этом думаешь, Ядзаки-сан?

Я был всем этим сыт по горло. Сыт абсолютно всем этим. Неужели Нарусима, Отаки и ученики второго класса во главе с Масугаки действительно так считают? Мне совсем не хотелось видеть рожи Нарусима и Отаки. «Болваны!» – одним словом я выразил свое ощущение, и мне захотелось выйти из комнаты. Однако было бы ложью, если бы я заявил, что раскаиваюсь в том, что затеял баррикадирование и вовлек остальных. На самом деле я за баррикадирование получил от ангелицы букет роз, поэтому спокойно им сказал:

– Я ухожу. Постараюсь быть откровенным и прошу меня выслушать. С деревянными палками и шлемами вы ничего не добьетесь, даже если соединитесь со студентами университетов Нагасаки или Кюсю. Это не означает, что я сожалею о возведении баррикады, как я уже раньше говорил, это было здорово, верно? В захолустной школе вроде нашей нужно использовать тактику герилья, иначе нас раздавят. Тот же прием во второй раз не сработает. Прежде всего хочу сказать о намерении сорвать церемонию по случаю окончания школы. Поскольку все мы были под домашним арестом, то вообще неизвестно, допустят ли нас на эту церемонию.

После этого Нарусима произнес длинную речь в самых кондовых выражениях о том, что церемония прощания со школой является одним из авторитарных приемов империалистического государства. Он был на подъеме, когда в класс заглянули главный наставник и учитель физкультуры.

– Эй, что здесь происходит?

Нарусима с Отаки всполошились. На их лицах читалось: «Откуда они пронюхали?» Нужно быть полными идиотами, чтобы предположить, будто нас оставят без наблюдения.

– Подобные сборища запрещены, – ворвался в класс низкий, хриплый голос наставника.

– Нет, извините, это никакое не сборище. Поскольку мы все были под домашним арестом и только сейчас впервые встретились в школе, то решили собраться и обсудить, в чем наша вина и как нам постараться стать примерными учениками. Собрание по самокритике, правда, ребята?

Когда я произносил эти слова, на лице у меня сияла улыбка, как у ведущего телепрограммы «Дневник ученика средней школы», но все остальные тупо молчали. Только Адама поднес руку ко рту, чтобы скрыть улыбку.

Нам пришлось разойтись, а меня вызвали в учительскую. Меня заставили опустится перед главным наставником на колени, а человек десять учителей встали вокруг. Не стану лгать, что они подвешивали меня за ноги к потолку, опускали с головой в воду, лупили по лицу бамбуковым мечом, кололи спину раскаленными щипцами для углей или прижигали бедра паяльной лампой, но они долго кричали и пинали меня ногами, обутыми в тапки.

– Если ты сам ничтожество, то не вовлекай других учеников в свои затеи. Если тебе что-то не нравится в Северной школе, переводись в другую. Дней десять назад мы встречались с выпускниками школы примерно твоего возраста, и все они единодушно заявили, что готовы убить любого, кто будет пачкать грязью имя их школы.

Раздался звонок, и я попросил разрешения вернуться в свой класс, сказав, не опуская глаз, как наставлял меня отец:

– Я вношу деньги за учебу в этой школе и имею право посещать занятия.

Чья-то рука ударила меня по щеке. Это был физрук Кавасаки. Я чуть не расплакался, но не от боли, а от стыда и ярости, что меня смеет лупить такое ничтожество. Расплачься я – это был бы конец. Нельзя, чтобы тот, кто сильнее тебя, видел твои слезы. Иначе он решит, что ты просишь о сострадании, а я испытывал совсем иное чувство.

И ТОГДА ЭТО ПРОИЗОШЛО.

Раздался звонок, и зазвучала школьная радиостанция.

– Внимание! Всем учащимся третьего класса немедленно собраться на школьном дворе. Сегодня проводится собрание по случаю подготовки к соревнованию и уборке спортплощадок. Повторяю! Всем учащимся третьего класса собраться на школьном дворе. Немедленно...

Аихара и Кавасаки уже метнулись, чтобы прервать это объявление, но в дверях им преградили путь человек десять во главе с Адама и Ивасэ.

У Кавасаки на лбу вздулись вены, когда он заорал:

– Что это значит? Что вы собираетесь делать?

– Отпустите Ядзаки, он не сделал ничего плохого, – сказал Адама.

За спиной у него стоял Ивасэ с ребятами из оркестра, Сирокуси со своей компанией, разные члены Клубов регби, журналистики, легкоатлетического и баскетбольного, и еще семь-восемь учеников из моего класса. Я точно не знал, но, видимо, кто-то из последней команды и сделал по радио объявление, изменив голос.

Учащиеся потянулись во двор, разумеется, не все третьеклассники подошли к учительской. Конечно, трудно было бы ожидать этого от тех, кто стирал наши граффити. Адама был само хладнокровие: встав у двери, он блестяще рассчитал, чтобы среди пришедших не было Нарусима и Отаки. Они были самыми тупыми из учащихся: ни в спорте, ни в чем ином не отличились и особой популярностью не пользовались. Адама прекрасно понимал, что, привлеки их, он утратит поддержку остальных школьников. Напротив, Сирокуси, равно как и Нагасэ из Клуба регбистов, Табара по кличке «Энтони Перкинс» из баскетбольного клуба или Фуку-тян, бас-гитара из нашего ансамбля, были широко известны, их знали все. Более того, популярные парни привыкли вести красивую жизнь, и маловероятно, чтобы их прельщала перспектива заниматься уборкой спортплощадок.

Школьный двор превратился в улей. Отовсюду доносились гневные крики преподавателей, требовавших от учащихся вернуться в свои классы. Среди собравшихся – примерно трети учеников третьего класса, всего около сотни – я заметил фигуру Леди Джейн и сразу вскочил на ноги. Поскольку мне долго пришлось стоять на коленях, ноги у меня подогнулись, но я решительно метнулся в сторону Адама с приятелями. Главный наставник что-то произнес, но я даже не обернулся.

Адама поприветствовал меня рукопожатием.

– Пора идти, – завопили все и торопливо направились на школьный двор.

– Подожди, Кэн, – сказал Адама, взял меня за руку и прошептал: – Что нам после всего этого делать?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: