— Я рискую. Мои цены будут высокими, — скрипучим голосом произнес торговец.

— Я постараюсь уменьшить риск. Караваны будут сопровождать люди Борпа Темного, ты должен его знать. Они обеспечат безопасность, — парировал гном.

Балин заметил, как краешек века сидящего перед ним торговца дрогнул. Совсем чуть-чуть, незаметно даже для самого Рахиля, который считал, что умеет контролировать свои эмоции. Однако государь Мо-рии уже привык обращать внимание на подобные мелочи. В окружении врагов мелочей не бывает.

Рахиль явно знал, кто такой Борп.

«Этот коротышка не так глуп, как кажется. Если у него союз с Борпом Темным, то дело неплохо. Прибыли, конечно, отсюда не жди, но работать можно без опаски. Хотя почему „не жди"? Черные доспехи моего названого братца всегда мелькают там, где есть прибыль. Надо урвать и свой кусок», — думал человек.

В свое время Борп Темный и Рахиль Скользкий начинали вместе. Потом дороги их разошлись: Борп стал разбойником с большой дороги, а Рахиль — почтенным купцом, не потеряв при этом, однако, грабительских наклонностей. Он был хитер, изворотлив и готов рискнуть всем за звонкую монету. Даже смерть для него имела свою цену. Многие из тех, с кем Рахиль имел дело, иногда думали, что лучше бы они никогда не встречали этого человека.

— Я размышляю о том, кто будет платить за услуги людей Борпа, — неожиданно мягко произнес торговец.

— Они принесли мне присягу и являются слугами государя Мории. А я уж разберусь, как вознаградить своих людей.

Веко дернулось вновь. Балину еще раз удалось поразить сидящего напротив изворотливого купца.

— Скоро я начну чеканить свою монету, — продолжал гном. — Расплачиваться буду по совести, полновесным золотом.

С этими словами Балин поднял кожаный мешок, что стоял у его ног, и небрежно бросил на стол. Ослабленные заранее завязки приоткрыли горловину кошеля, и золотые чешуйки хлынули на свежее дерево. Глаза Рахиля алчно сверкнули. Балин, не отрываясь, смотрел в лицо купцу и заметил этот блеск. Нарочито небрежно (а на самом деле хорошо продуманным движением) государь Мории взял мешок и смахнул в него просыпанное золото.

— Тебе выделят специальное место за воротами, позади Морийского рва. Там ты должен хранить товар. Хотя вправе организовать и факторию. Ты, конечно, не мой слуга, но придется соблюдать дисциплину.

Торговец, с трудом оторвавшись от лицезрения мешка с золотом, согласно кивнул. Балин усмехнулся, совсем чуть-чуть, и начал доставать из торбы заранее приготовленные пергамент, перо и чернильницу.

«Зачем я так? — спрашивал себя государь Мории через час. — Почему я до сих пор как на войне? Разве торговец Рахиль враг мне? А я словно вел бой. На словах, правда. Но все равно наступал, охватывал с флангов, окружал и побеждал. Почему? Разве не настало время жить в мире? Доверяй другу, иначе перестанешь доверять самому себе. Рахиль — друг или враг? Откуда я знаю? Пока на мне ответственность за мой народ, любой пришлый — враг. Конечно, я не буду называть его врагом вслух, при всех. Судьба Казад Дума и моя собственная судьба сплелись в одно целое. Я в ответе за все и поэтому должен быть осторожен».

С такими думами Балин расстегнул изящную застежку на алом плаще, отороченном черной кожей понизу. Аккуратно свернул его грубым сукном наружу, затем снял с шеи широкое золотое ожерелье, аляповато украшенное громадными алмазами и рубинами. Через голову стянул с себя плетеную серебряную кольчугу с мифриловыми бляхами. Защелки поножей мягко клацнули, высвобождая ногу. Балин остался в кожаной рубахе и таких же штанах, много раз прожженных и наспех латанных толстыми войлочными нитками. Уже долгое время Балин одевался таким образом. Увидевшим его в первый раз он казался настоящим гномьим владыкой — увешанный золотом и драгоценными камнями, в дорогой кольчуге под плащом тончайшего шелка. Но друзья знали другого Балина — в кургузом фартуке или в мокрой робе, с кайлом в руках, за самой трудной работой, не останавливающегося ни на миг для передышки, веселого и злого, никогда не упускающего возможности ободрить и поддержать каждого словом и делом. Если приходилось встречать гостей, гонцов и поселенцев, Балин преображался буквально за полминуты, успевая за это время натянуть на себя металлический костюм государя Мории. Серебро и золото, не говоря уже о драгоценных камнях, всегда можно почистить в мгновение ока, протереть ветошью и маслом — и наряд вновь сверкает, поражая своим богатством. К сожалению, этого нельзя было сделать с плащом. Но гном просто бережно к нему относился, аккуратно заворачивая шелк высочайшего качества (золотая монета за локоть) в специальный мешок, чтобы не запачкать.

Если бы окружающие знали, каким напряжением сил даются Балину эти превращения, они точно не позавидовали бы государю Мории. К любой работе он относился со всей серьезностью и добросовестностью, свойственной гномам — будь то уборка захламленной орками галереи или встреча с эльсрийским князем.

Балину протянули кусок хлеба. Он рассеянно поддел на нож свежезажаренный, еще шкворчащий кусок мяса. Отпил темного портера из кружки.

— Спасибо, я сыт, — сказал, едва утолив голод.

Нельзя показывать, как он устал. Нет, он будет спать где положено. Что? Здесь специально для него? Хорошо. Выходите. Не надо, я сам закрою.

Не выпуская краюхи хлеба, он рухнул как был, одетым, на приготовленные специально для него одеяла. Рука потянулась ко рту, он машинально откусил еще.

Интересно, а Ори будет считаться наместником, если Балина нет рядом? И Оина необходимо наказать, но не строго, конечно. Он хорош один, сам по себе, а не как начальник. И как он посмел бросить всех, уйти в одиночку вниз, искать мифрил? Отстранить его, только осторожно, не задев самолюбия, наоборот — будто возвысить. И для этого просто…

Гномы могут не спать сутки, двое, даже три дня непрерывной работы не слишком утомят гнома. Внизу, в пещерах, ритм жизни, регулируемой солнцем, сбивается. У подгорного народа — до такой степени, что гномы иногда с удивлением отмечают на поверхности смену дня и ночи и узнают, каждый раз будто заново, что есть отдельное время для работы и для сна. У наугримов не бывает воскресений и праздников безделья. Для них работа и есть отдых, прерываемый на время еды и сна. Но невзирая на фантастическую выносливость, для любого гнома девять дней без сна — тяжелое испытание физических сил и рассудка. Именно столько времени и прошло со времени последнего пробуждения Балина, сына Фундина.

Не успев даже додумать, с недоеденным куском он заснул таким тяжелым, свинцово-мертвенным сном, каким может спать лишь тот, кто дошел до последнего предела своих сил.

Выход в коридор скрывали колонны. Оин знал, что на каждой из них выбита одна руна, а само число колонн равно тринадцати. Если прочитать эти руны последовательно, они скажут, что знаменитая кузница Дарина совсем рядом.

Крики орков, убегавших по коридору, становились все слабее. Вот уже вторую неделю Оин гнал их вниз, в темную глубину. Поначалу было трудно. Орки разбегались во все стороны, прятались в узких штреках или замирали на дне шахт. Таких Оин не трогал — он просто закрывал за ними двери. У орков, погребенных таким образом заживо, почти не оставалось шансов выбраться. Сам гном, хоть и не родился в Мории, знал наизусть все карты Темной бездны. Про себя он решил, что когда разберется с основной массой врагов, то вернется за оставшимися. Поначалу мерзкие твари пытались взять его числом или незамысловатыми хитростями — устраивая засады. Но уже к концу третьего дня этой погони, когда убегавших были сотни, а преследователь — всего один, орки отказались от всякого сопротивления. Те, кто оставались — глупые или смелые, — здоровые или раненые, отчаявшиеся или обезумевшие, — погибали. Гном не знал усталости и скоро уничтожил почти всех. Около трех десятков орков — вот и все, что осталось от тысяч, расплодившихся в Мории за последние годы.