И все мои знания умрут в тот момент, как выбросят мой мозг. Я знаю, как выглядит Лоран. Мне известно все о меблированных комнатах «Моника»и многое, многое еще. Я знаю, куда идти, чтобы испытать всю прелесть Долины Смерти, ведь когда-то я мечтал по ней побродить. Какое же сейчас время? Который час?!

Лоран поднял иглопистолет и посмотрел на свою вытянутую руку. Похоже, он считал, что находится в тире.

— Действительно, очень жаль, — сказал он. И голос его почти не дрожал. — Лучше бы вы оставались космонавтом.

Чего он дожидается?

— Я не могу высказать вам свое почтение, — огрызнулся я. — Повязки мешают. С этими словами я ткнул в его сторону окурком сигареты, чтобы подчеркнуть свои слова. Окурок выпал из моей руки, я вытянул ее, поймал окурок и…

И воткнул себе в левый глаз.

В другое время я продумал бы эту мысль более тщательно. Но сейчас времени на раскачивание не оставалось. Я решился! Лоран уже расценивал меня, как свою собственность. Живую кожу и здоровые почки, артерии и печень — все это он уже считал содержимым своего банка органов. Как вместилище всего этого, я был собственностью стоимостью в миллион кредиток. И я уничтожал свой глаз! Органлеггеры всегда охотились за глазами с особым рвением — они нужны всем, кому надоело носить очки, а заодно и самим бандитам, которым постоянно приходилось менять узоры сетчатки.

Чего я не ждал, так это боли. Я где-то читал, что в глазном яблоке нет чувствительных нервных окончаний. Значит, нестерпимую боль испытывали мои веки. Ужасную!

Но мне нужно было продержаться всего какое-то мгновение.

Лоран выругался и опрометью бросился ко мне. Он знал, насколько слаба моя воображаемая рука. Что я мог сделать с ее помощью? Этого он не знал. И не догадывался, хотя не надо было быть особым гением, чтобы об этом догадаться. Он подбежал ко мне и выбил сигарету из моих пальцев, выбил, ударив изо всех сил, так что моя голова едва не оторвалась от шеи, а потухший уже окурок рикошетом отлетел от стены. Он стоял взбешенный, потный, задыхающийся от ярости — в пределах моей досягаемости.

Мой глаз закрылся, словно маленький разбитый кулачок.

Я протянул свою руку мимо пистолета Лорана, сквозь его грудную клетку и нащупал сердце. И стиснул его…

У него сразу округлились глаза, широко раскрылся рот, спазмы стиснули горло. У него еще оставалось время выстрелить, но он вместо этого принялся царапать свою грудь наполовину парализованными пальцами. Лоран дважды сдавил пальцами грудь, судорожно хватая ртом воздух. Он думал, что у него сердечный приступ. Потом его выкатившиеся из орбит глаза наткнулись на мое лицо.

Мое лицо. Я был одноглазым хищником, рычащим от жажды убить. Я должен был лишить его жизни — пусть даже для этого мне пришлось бы вырвать сердце из его груди! Как он мог этого не понять?

И он понял!

С меня градом лил пот. Я весь трясся от изнеможения и омерзения. Шрамы! Он весь был покрыт шрамами.

Лоран выстрелил себе под ноги и упал.

Я чувствовал его шрамы своей воображаемой рукой. У него было пересаженное сердце, да и все остальное тоже. На вид ему было лет тридцать, особенно издали, но присмотревшись, ему нельзя было столько дать. Одни части его тела были помоложе, другие — постарше. Сколько от настоящего Лорана осталось в этом человеке? Какие части его тела — чужие? И большая их часть плохо стыковалась друг с другом.

Он, вероятно, был хронически болен, подумал я. А власти не давали ему тех органов, в которых он остро нуждался. И в один прекрасный день он нашел решение всех своих проблем.

Лоран лежал неподвижно и уже не дышал. Я помнил, как перестало трепыхаться в моей руке его сердце.

Он лежал на левой руке, накрыв часы. Я был совершенно один в пустой комнате и не знал, который час.

Да, я так этого и не узнал. Прошло несколько часов, прежде чем Миллер рискнул нарушить забавы своего босса. Он сунул в дверь свою круглую физиономию, увидел у моих ног распростертое тело Лорана и с визгом рванулся назад. Через минуту у дверного косяка показался ствол иглопистолета, потом водянистые глаза голубого цвета. И тут же я ощутил укол в щеку.

— Я проверила тебя пораньше, — сказала Джули. Она удобно расположилась в ногах больничной койки. — Вернее, ты сам меня позвал. Когда я пришла на работу, тебя там не было. Я еще удивилась, с чего бы это, и вдруг — бах! Это было плохо, так ведь?

— Чертовски плохо!

— Мне ни разу не приходилось сталкиваться с таким испугом.

— Не говори никому об этом! — Я приспособил койку для сидения. — Мне ведь нужно заботиться о своей репутации!

Моя левая глазница была забинтована и уже не болела. Ее место просто онемело и чувство это было навязчивым, так как постоянно напоминало о двоих мертвецах, которые стали частью меня. Одна рука. Один глаз.

Если Джули чувствовала это вместе со мной, то неудивительно, что она нервничала, все время ерзая по койке.

— Меня до сих пор интересует, который же был тогда час?

— Примерно девять десять. — Джули вздрогнула. — Мне показалось, что я лишаюсь чувств, когда этот… этот невзрачный тип направил из-за угла свой иглопистолет. Нет, не надо. Не надо, Джил. С этим покончено.

Так близко. Неужели это было так близко?

— Слушай, — сказал я. — Возвращайся на работу. Я ценю твое внимание, но это нам обоим не принесет ничего хорошего. Если мы и дальше будем обмениваться этими воспоминаниями, то в конце концов будем уже не в силах отгонять этот навязчивый кошмар.

Она кивнула и поднялась.

— Спасибо, что навестила, а также — что спасла мне жизнь.

— Благодарю за орхидеи, — улыбнулась она с порога.

Я еще не успел заказать эти цветы. Я подозвал сестру и узнал у нее, что могу выписаться вечером, после ужина, при условии, что отправлюсь прямо домой, в постель. Она принесла мне телефон, и я воспользовался им, чтобы заказать орхидеи.

Потом я опустил койку и некоторое время лежал. Хорошо чувствовать, что ты жив. Я начал припоминать обещания, которые давал и никогда не выполнял. Вероятно, настало время исполнить некоторые из них.

Я позвонил в сектор наблюдения и попросил Джексона Бера. Позволив ему вытянуть из меня всю историю моего героического подвига, я пригласил его в лазарет на выпивку. Пусть будет с него бутылка, а остальное поставлю я. Это ему, конечно, не понравилось, но я настоял на своем.