— Я ведь окончил Академию имени Фрунзе, — сказал толстяк, усмехнувшись. — И изучал диалектический материализм. Так вот, мне кажется, что вы путаете причину и следствие.

— Не понял. Я всегда был слаб в философии.

— Вы проиграли не потому, что вас предали. Вас предали, как только стало ясно, что вы проиграли. Вас задавили долларом и высокими технологиями. В третьей мировой войне, которая закончилась пару месяцев назад, главным оружием были не пушки и танки. И даже не ракеты с ядерными боеголовками, как полагали ваши вожди, а финансы, высокие технологии и мировой рынок. Этого никак не могли понять ваши выжившие из ума на почве марксизма руководители, чего нельзя сказать, например, о китайских вождях.

— Вы хотите сказать, что мы отстали от Запада в области высоких технологий?

— Это еще полбеды. Вы не поняли, что исход сражения решается в наше время не на поле боя, а на поле рынка. И угодили в ловушку, которую вам устроили американцы. Все вбухивали средства в вооружение. Результат — отставание от США сначала в экономике, ну а потом, как следствие, и в области вооружения. Ведь там, где американцы на производство оружия тратили доллар, вы тратили восемь. Вы издохли, не добежав до финиша.

— Мне трудно судить об этом. Я простой офицер.

Толстяк одобрительно кивнул головой.

— Не самая плохая профессия. Итак, вы готовы отправиться в нашу страну и служить в наших войсках?

— Готов, раз пришел на встречу с вами.

— В качестве кого вы хотели бы служить?

— А что вы можете предложить?

— Должность командира мотопехотной бригады. Оклад пять тысяч долларов при полном содержании и премия тридцать тысяч по окончании службы. В случае войны или военных действий все удваивается. Если захотите продлить контракт или вообще принять наше гражданство, пожалуйста.

— Ещё что?

— Должность советника командира дивизии. Оклад и условия те же.

— Еще?

— Преподавателя тактики и оперативного искусства на высших офицерских курсах. Оклад две тысячи в месяц и премия двадцать тысяч. Остальные условия те же.

— Должность советника меня устраивает, — сказал я, немного подумав.

— Отлично.

Джафар терпеливо подождал, пока я доем, затем подозвал официанта, расплатился долларами, встал и кивком головы пригласил следовать за ним. Мы вышли из ресторана, перешли на другую сторону Пятницкой и вошли в офис, над входом в который висели вывески на английском и арабском языках. Это было представительство иракской авиакомпании. Араб, сидевший за письменным столом, увидев Джафара, вскочил и вытянулся по стойке «смирно». Я мысленно оценил хорошую строевую подготовку иракских офицеров. Мой спутник не обратил на него никакого внимания и прошел в другое помещение, где за столами сидели еще два араба. Один тут же вскочил, а второй, не вставая, сделал приветственный жест. Разговор пошел по-арабски и длился минут пять, после чего Джафар попрощался со мной, крепко пожав руку, и ушел.

— Меня зовут Хашим, — приветливо сказал клерк «Иракиэарвэйз». — Сейчас мы вас сфотографируем для загранпаспорта. Все формальности с вашим МИДом мы берем на себя.

— Это будет непросто. Я ведь всего два месяца как уволился из армии и в течение шести лет буду невыездным.

— Не волнуйтесь. Мы готовы заплатить за то, чтобы для вас сделали исключение. До сих пор никаких проблем с МИДом по вопросу об отъезде ваших бывших офицеров у нас не было.

Слово «бывший» резануло слух. Хашим заметил это.

— Что-нибудь не так? — вежливо спросил он.

— Офицер не может быть бывшим. Он либо есть, либо его нет. Запомните это, если сами носите погоны.

— Запомню, — серьезно и даже с каким-то уважением сказал араб. — Мы сделаем вам паспорт и визу в Сирию. Из Сирии мы переправим вас в Ирак.

Я лежал в своей комнате в двухэтажной вилле со странным названием «Масбах» и скрипел зубами от боли в позвоночнике.

Спустя месяц после разговора с Джафаром, который оказался офицером иракской военной разведки и работал в Москве на должности помощника военного атташе, меня переправили в Дамаск. Оттуда я переехал в Хомс, где провел неделю в задрипанном гостиничном номере без кондиционера (благо жара уже спала), а затем темной ночью на грузовике пересек сирийско-иракскую границу. Путешествие прошло без приключений, и я поселился на вилле «Масбах», где жили еще шесть бывших русских офицеров, два болгарина и немец. Я служил в мотопехотной дивизии, отличившейся в войне с Израилем в 1973-м и в войне с США в 1990-м.

После «Бури в пустыне», как американцы назвали свою операцию по вышибанию иракской армии из Кувейта, дивизия была сильно ослаблена (треть личного состава была выбита), и ее командир, мой непосредственный начальник, полковник Данун усиленно занимался ее укомплектованием. Будучи официально советником Дануна, я фактически выполнял обязанности начальника штаба, место которого было свободно.

Штаб дивизии помещался в большом военном лагере Таджи в сорока километрах от Багдада. Рабочий день начинался в восемь утра и заканчивался в час дня. Я выезжал в семь утра из дома и возвращался в два. Данун предупредил меня, что от прогулок по городу следует воздерживаться, во всяком случае не удаляться от центра, поскольку Багдад наполнен курдскими террористами. Тем не менее я сходил на сук (так арабы называют базар), который находился в районе одной из самых старых улиц под названием Рашид. Несмотря на то что Ирак был в глухой осаде (международные экономические санкции изолировали страну от внешнего мира), на суку можно было купить все, что угодно. И многие торговцы говорили по-русски не хуже меня. Глаза разбегались от изобилия товаров. Золотые ряды, серебряные, керамика, ткани.

Мои размышления прервал Володя Мартынов, живший в соседней комнате, советник командира зенитно-ракетной бригады. Он вошел в комнату без стука, остановился в дверях и, поизучав мое зеленое от боли лицо, спросил:

— Может быть, врача вызвать?

Я отрицательно покачал головой и поднялся.

— Пойду прогуляюсь.

Была пятница (у арабов выходной), и улицы были безлюдны. Я шел в трущобы на другой берег Тигра. Целью прогулки были наркотики. Когда я неделю назад на суку спрашивал у торговцев этот товар, они в испуге от меня отшатывались. Позже, беседуя с лейтенантом Сади, адъютантом Дануна, я затронул этот вопрос и получил объяснение. Оказывается, торговцев наркотиками в Ираке не судили. Попавшийся на распространении этого товара араб или иностранец доставлялся в ближайший участок полиции, расстреливался во дворе, после чего полиция составляла протокол, а труп увозился за город и закапывался. Поэтому гашиш или опиум можно было достать только в трущобах, куда полиция никогда не забредала.

Когда я переходил мост, ведущий к району бедноты, скрутило так, что вынужден был присесть возле перил. Редкие прохожие отворачивались и ускоряли шаг. Наконец, сконцентрировав все силы, я побрел дальше. Сади утверждал, что в этом районе нет нужды искать торговцев наркотой. Они сами подойдут и предложат. Я бродил по узким улочкам. Расстояние между домами было не более двух метров. Если зажмут с двух сторон, мало не покажется. Из домов доносились женские крики, арабская музыка и молитвы. Внезапно в глазах начало темнеть. Я опустился на тротуар, прислонившись спиной к стене, и сознание покинуло меня.

Так прошло несколько часов. Время от времени сознание возвращалось, и я видел, как проходившие мимо оборванцы лениво перешагивали через мое тело, распростершееся поперек тротуара от одного дома до другого. От боли хотелось орать благим матом, но не было сил. Я закрыл глаза и стал мысленно молить Бога, чтобы поскорее умереть.