— Итак, — сказал Палендий, — мы пьем за нашу очаровательную спутницу! Желаем ей счастья и радости, и пусть она как можно быстрее соединится со своим женихом!

Тост был встречен с одобрением. Судебный исполнитель снова покраснела.

— Пейте, пейте! — призывали ее.

Она поднесла тонкий бокал к губам и сделала глоток, искоса поглядев на Палендия.

— Достойный союз, — сказал капитан, поднимая бокал.

— Пусть он будет плодовитым, — добавил офицер флота.

Она еле сдержалась.

— Наверное, вы ужасно волнуетесь! — сказала одна из женщин.

— И так жаждете его поцелуев, — подхватила другая.

— Счастья вам! Удачи!

— Пусть вы станете рабыней в его руках! — воскликнул кто-то.

— Да, вот именно, — повторили несколько голосов.

Женщина густо покраснела. Как отличались эти люди от жителей городка на Тереннии!

— Смотрите на нее! — засмеялся Палендий, падая на стул.

— Прошу вас, не надо, — взмолилась она.

Палендий запрокинул голову и осушил бокал.

Похоже, он уже выпил слишком много.

— Мы везем на Митон девственницу! — довольно грубо прокричал Палендий, переворачивая бокал и хватая салфетку. — Ждать уже недолго!

Конечно, она, как аристократка и патрицианка, еще оставалась девственницей. Она смущенно взглянула на телохранителя, стоящего справа от Палендия. Он продолжал наблюдать за ней с пренебрежительным выражением на лице, как будто она была выставлена на невольничьем рынке. Как она ненавидела этого мужлана!

Она встрепенулась, когда безумная, абсурдная мысль пронзила ее мозг. «Я не хочу, чтобы меня презирали, я хочу угождать», — подумала женщина, но тут же быстро и испуганно отогнала это наваждение.

Многие женщины Тереннии оставались девственными — особенно образованные, из высших сословий; сексуальность считалась оскорбительным проявлением низменной натуры. Конечно, на этой планете не одобрялись браки и роды у женщин-аристократок. Разве могло разумное существо обременять себя подобной обузой? О предстоящем союзе между судебным исполнителем и Туво Авзонием, как можно заметить, не было объявлено публично, можно даже сказать, что брак готовился втайне. Однако браки, как бы они ни порицались, в некоторых случаях могли принести кому-либо пользу в социальном, экономическом или профессиональном отношении.

— И тогда!… — орал Палендий.

Он опустил кулак, обернутый салфеткой, на тонкий, прозрачный бокал, разбив его на тысячу осколков. По скатерти разлетелись рубиновые капли каны.

Судебный исполнитель вздрогнула и покраснела, несомненно, разгорячённая каной, чуть не падая в обморок. Эта реакция могла показаться недопустимо женственной, но следует учитывать все обстоятельства — силу Палендия, мощь его телохранителей, смех сидящих за столом, действие каны, боязливое беспокойство самой женщины, впервые осознавшей свою слабость, мягкость и уязвимость, свое отличие от мужчины, который только что ударом массивного кулака вдребезги разнес бокал. В этот момент многое казалось женщине значимым и символичным. Но не думаю, что по ее реакции мы можем судить о смирении, потрясении, почти обмороке как о признаках ее женственности. Учитывая принятые на Тереннии нормы и особенно нормы для высших классов, мы бы хотели остаться нейтральными в подобных вопросах, просто наблюдая за происходящим и позволяя читателю, если у того есть желание, сделать самостоятельное суждение. Поэтому мы будем считать эту реакцию женщины проявлением женственности — глубокой, подлинной, достоверной подверженной подобным чувствам и реакциям. Для женщин они казались вполне естественными. Среди менее женственных дам своего круга она часто ощущала себя не такой, как все, и боялась проявления у себя подобных чувств. Она никогда не отваживалась быть самой собой, такой, какой она была — великолепной и совершенно отличающейся от мужчин. Она всегда старалась отвергать и прятать свою женственность, но тем не менее та существовала. Изменения в ее жизни оказали бы существенное влияние на ее привычки. Она обнаружила себя в ситуации, в которой ее женственность могла раскрыться полностью — в состоянии, когда это было бы не только допустимо, но и необходимо. Действительно, к собственному изумлению и радости, она наконец ощутила себя самой собой, и ей не оставалось другого выбора, какими бы ни были последствия этого поступка.

— Уже поздно, — заметил капитан.

Сидящие за столами стали подниматься, желая друг другу приятного вечера.

— Кана еще осталась? — спросил Палендий у прислужницы.

— Да, господин, — ответила она.

Палендий щелкнул пальцами, и прислужница заспешила к нему. Судебный исполнитель вздрогнула, увидев такое послушание.

— С вами все в порядке? — спросил молодой офицер флота.

— Да, — кивнула она.

Палендий взял флягу из рук прислужницы и предложил ее левому телохранителю.

— Нет, спасибо, хозяин, — ответил тот.

Тогда Палендий протянул флягу другому телохранителю.

— Благодарю, не надо, хозяин.

— Может, завтра, после состязаний? — спросил Палендий.

— Может быть, хозяин.

— Ваши псы хорошо вышколены, — заметил сосед Палендия.

Палендий сам отпил из фляги и неуверенно поставил ее на стол.

Две-три женщины подошли к судебному исполнителю, чтобы поцеловать ее и пожелать счастья. Она отвечала немного смущенно и формально. В конце концов, она была .родом с Тереннии.

Телохранитель Палендия взглянул на нее, решив, что такая женщина недостойна даже ошейника. Еще одна дама подошла поговорить с ней. Как холодно и надменно отвечала ей дочь судьи!

Как известно, на Тереннии физические контакты, прикосновение одного человека к другому, считалось отвратительным, по крайней мере, среди людей высшего круга. И все же как высокомерно держалась дочь судьи!

Телохранитель продолжал следить за ней и думать о ее сексуальности — сейчас почти подавленной жестокими усилиями, но если бы она дала себе волю, то эта сексуальность оказалась бы неуправляемой, превратив женщину в свою пленницу и жертву.

Еще одна женщина ласково поцеловала дочь судьи в щеку.

В самом деле, думал телохранитель, она не совсем безнадежна. Но потом он отверг эту мысль, ибо эта дама была из хонестори, к тому же патрицианкой. Такая женщина не может оказаться в ошейнике, по крайней мере, на планетах, знакомых телохранителю. Однако он мысленно примерил на нее ошейник и счел общий вид вполне сносным.

— Спокойной ночи, дорогая, — произнес Палендий. Женщина кивнула.

Слегка пошатываясь, Палендий направился к выходу. Она наблюдала, как Палендий выходит из столовой, поддерживаемый телохранителями. Конечно, она давно была знакома с Палендием, как и многие люди ее круга на Тереннии.

Он был сказочно богат со всеми своими землями и четырьмя тысячами колонов. У него была власть и, вероятно, много врагов. Телохранители сопровождали его повсюду — крупные, настороженные, быстрые, умелые, жестокие люди. Гладиаторы — и этим все сказано.

Женщина смотрела на скатерть, усыпанную крошками, смятыми салфетками и каплями каны. Она заметила салфетку, которой Палендий обмотал кулак, прежде чем разбить бокал. Какой вульгарный жест!

У Палендия тоже имелись слабости — например, кана или страсть к цирковым боям. Женщина знала, что он содержит школу для гладиаторов, где мужчины учатся владеть и распространенными, и редкими видами оружия.

Люди Палендия, как и он сам, казались совсем не такими, как другие знакомые ей мужчины.

Как беспокойно она чувствовала себя в их присутствии, какое смятение в душе испытывала каждую минуту!

Она вспомнила телохранителя, стоящего справа от Палендия. Ее пальцы нервно дотронулись до ожерелья, плотно охватившего шею.

Женщина вновь подумала о телохранителе. Как он разглядывал ее! Никто еще не осмеливался так смотреть на нее!

Как она презирала, как ненавидела этого невозмутимого, полуголого гиганта, который смотрел на нее с презрением!

«Не хочу, чтобы мной были недовольны», — подумала она, и тут же, изумившись столь безумной мысли, поспешила отогнать ее.