Надеть рабский ошейник на шею дочери Торгарда из Скагнара не казалось мне такой уж серьезной платой за помощь Ивара.
Торгард из Скагнара, безжалостный и жестокий, один из самых могущественных северных джарлов, был моим врагом.
Это он гнался за нами в море на своем «Черном слине».
Что ж, пусть его дочь, Хильда Надменная, остерегается.
Я взглянул на Раздвоенную Бороду. Одной рукой он обнимал за талию дочь правителя Кассау, Булочку, а другой — Гунхильду, обладательницу великолепной высокой груди.
— Попробуй свою Булочку, — просила новая рабыня.
Он поцеловал ее.
— А Гунхильду! Гунхильду! — запротестовала прежняя фаворитка.
Ее рука скользнула внутрь меховой рубашки Ивара, и он поцеловал невольницу.
— Разреши Булочке доставить тебе удовольствие! — рыдала та, которая еще совсем недавно была гордой Эльгифу.
— Нет, разреши Гунхильде! — воскликнула Гунхильда.
— Я смогу это сделать лучше! — утверждала Булочка. — Лучше!
— Нет, я! — рассердилась Гунхильда.
Ивар Раздвоенная Борода встал. Рабыни продолжали цепляться за его ноги.
— Бегите к мехам! — приказал он. — Обе!
Девушки моментально убежали.
Он перешагнул через скамейку и последовал за ними. Там, где располагались спальни, примерно на фут выше центральной части, в которой стояли длинный стол и скамьи, тут и там на небольших земляных возвышениях были разложены закругленные бревна длиной от десяти до пятнадцати футов и около восьми дюймов толщиной. По всей длине бревна опоясывали аккуратные железные ленты, к которым были приделаны кольца с длинной цепью, на конце цепи висели ножные кандалы.
Гунхильда выставила левую ногу, и Раздвоенная Борода приковал ее; потом пришла очередь Булочки. Раздвоенная Борода сбросил куртку. Послышался перезвон цепей, обе рабыни повернулись — Булочка налево, а Гунхильда направо — и улеглись, дожидаясь, пока Ивар устроится между ними.
Сидевшие за столами воины расхохотались. Одну из новых девушек из Кассау бросили прямо на стол. Она лежала на спине среди кусков мяса и разлитого меда; смеясь, новая рабыня отталкивала одетых в меха воинов Торвальдсленда. Другую невольницу увели на меха спальной платформы. Я видел, как в темноте промелькнуло ее белое тело, когда она пыталась отползти в сторону, однако ее швырнули на меховую постель и приковали за лодыжку. Северянин быстро завладел ею. Я заметил, как ее голова поднялась, она попыталась поцеловать его в губы, но он жестоко отбросил девушку назад — он мог делать со своей добычей все, что захочет. Рабыне ничего не оставалось, как подчиниться.
— Мой джарл! — рыдала она. — Мой джарл!
Он снова толкнул девушку на спину и быстро овладел ею с удивительной жестокостью и силой. Я видел, как снова и снова поднимается его тело, а девушка отчаянно прижимается к нему. Рабыням не приходится рассчитывать на милосердие.
— Я люблю тебя, мой джарл! — кричала она.
Мужчины за столами, продолжавшие есть мясо и прихлебывать мед, весело над ней смеялись.
Она рыдала и кричала от удовольствия.
Когда гребец покончил с ней и поднялся, чтобы уйти обратно к столу, невольница попыталась удержать его. Он швырнул ее обратно на меха. Рыдая, протягивала она к нему руки. Гребец молча повернулся и пошел к столу.
Я заметил, как другой северянин подполз к девушке, схватил ее за волосы и повалил на постель. В следующее мгновение ее обнаженное тело прижималось уже к новому хозяину.
— Я люблю вас, мои джарлы, — рыдала она. — Я люблю вас!
Все снова расхохотались.
Я посмотрел в другую сторону; на скамье одиноко и неподвижно застыл Ролло, его огромное тело напоминало каменную глыбу. Он был обнажен по пояс. На золотой цепочке висел брелок в виде золотого топора. Грудь великана густо поросла волосами. Казалось, он не обращает ни малейшего внимания на кипевший вокруг пир; не слышит смеха и воплей рабынь; он сидел, положив огромные руки на колени; его глаза были закрыты. Рабыня, проходя мимо с рогом в руках, задела его и в страхе отшатнулась. Ролло даже не открыл глаз.
Он отдыхал.
— О нет! — услышал я, как воскликнула Булочка.
Я повернулся, чтобы взглянуть на постель Раздвоенной Бороды. Ивар снял с шеи серебряную цепь — символ власти Гурта, правителя Кассау, завел руки Булочки за спину и ловко замотал их цепью. Она сидела на мехах, левая лодыжка прикована к бревну в ногах постели, а руки стянуты за спиной цепью, которая когда-то служила символом власти ее отца.
Она со страхом посмотрела на Раздвоенную Бороду. Он бросил Булочку на спину.
— Не забывай о Гунхильде, — заныла другая рабыня, прижимаясь губами к плечу Раздвоенной Бороды.
Я услышал, как зазвенела ее цепь.
Мужчин-рабов приковывали на ночь в сараях босков; рабыни оставались в зале для того, чтобы услаждать свободных мужчин, которые часто менялись партнершами. Тот, кто развлекался с рабыней последним, должен был пристегнуть ее наручниками к постели.
Я слышал стоны удовольствия.
И бросил взгляд на Тири, стоящую на коленях возле моей скамьи. Она со страхом смотрела на меня. Красивая девушка, изящная и чувственная. В блестящих глазах светится ум. Железный ошейник чернеет на шее.
— Беги к постели, рабыня, — резко приказал я.
Тири вскочила на ноги и, заливаясь слезами, бросилась к моей постели.
Она улеглась и подобрала под себя ноги.
— Лодыжку, — приказал я.
Я смотрел на нее. Она не спускала с меня глаз, в которых плескался страх. Ее маленькое изящное тело белым пятном выделялось на красно-черных мягких мехах. Девушка дрожала.
— Лодыжку, — повторил я.
Она подставила изящную ножку.
Я приковал ее к постели, а потом улегся рядом.
Глава 7. КУРИЯ
Следующие пять дней я провел за весьма приятными занятиями.
По утрам под присмотром Оттара я учился искусству обращения с боевым топором.
Лезвие глубоко входило в дерево шеста.
— Старайся, чтобы при ударе работали мышцы спины, — смеялся Оттар. — Тогда у тебя получится.
Воины закричали от удовольствия, когда я одним ударом перерубил шест.
Тири и другие рабыни радостно подпрыгивали и хлопали в ладоши.
Какими полными жизни они казались! Как и положено рабыням, у них были распущены волосы. Глаза девушек сияли; щеки раскраснелись; каждый дюйм их тела казался удивительно живым и красивым. Какими не реально женственными они были, какими непосредственными и восхитительными, какими свежими и свободными, какими открытыми в своих чувствах; они ходили, стояли и даже смеялись, как женщины. Им не позволяли иметь гордость, но радоваться они могли.
Только тонкие шерстяные туники с разрезом до самой талии скрывали красоту их тел.
— Еще! Еще! Пожалуйста, мой джарл! — кричала Тири.
И снова огромный топор вонзился в столб, от которого отлетел большой кусок.
— Отлично! — похвалил Оттар.
А потом он вдруг сделал выпад в мою сторону, но я отбил удар топорищем и, не выпуская топора из правой руки, треснул его левой с такой силой, что Оттар упал на землю. А я подскочил к нему и занес свое оружие.
— Великолепно! — воскликнул Оттар.
Рабыни, все до одной, хлопали в ладоши и вопили от восторга.
Оттар вскочил на ноги и погрозил топором хохочущим девушкам.
Они с визгом отскочили в сторону.
— Ольга, — сказал Оттар, — отправляйся сбивать масло.
— Слушаюсь, мой джарл, — ответила девушка и, подхватив юбку, умчалась выполнять приказ.
— Гунхильда и Пухлые Губки, — продолжал Оттар, — вас ждут ваши ткацкие станки.
— Слушаемся, джарл. — Девушки повернулись и устремились в дом, их станки стояли возле западной стены.
— А ты, маленькая девка, — сказал он Тири, которая сделала шаг назад и склонила голову, — ты будешь носить навоз верров в подоле своего платья на поле, где растет сул.
— Да, мой джарл. — Тири рассмеялась и убежала, а я стоял и смотрел вслед босоногой, изумительно прекрасной девушке.