Я достал из ящика второй жезл. В ящике оставались еще два. Но они были другими. Тот, что я сейчас взял, серо-голубой, как и первый, а остальные два — тускло-серебристые. Я направил тот, что держал в руке, на ледяную колонну и выстрелил. Снова волна жара, лед растаял. Только этот один ящик и высвободился изо льда. Я смутно видел за ним большие ящики, какие-то тени. Сокровища чужаков, о которых говорил Лугард? Кто оставил их и когда? И кто освободил этот ящик изо льда? Лугард? От головокружения я чуть не упал. Стараясь сохранить равновесие, болезненно оцарапал подбородок о ящик и осветил фонарем крышку. На ней было какое-то изображение, не вырезанное глубоко, но видное в прямом свете. Голова! Чудовище! Нет, у этой головы есть глаза, но форма черепа та же самая. Неужели эти существа были оставлены здесь тысячелетия назад? Человек, не знакомый с космосом, сказал бы, что это невозможно. Но мы видели на множестве миров слишком много необъяснимого. Рисунок имеет отношение к чудовищу — я в этом не сомневался. Но сейчас у меня нет времени для размышлений или исследований. Дайнан должен идти за помощью. Собрав все силы, я двинулся назад, к уступу.

Дайнан полез вверх, а я скорчился на узком уступе, обхватив руками Дагни. Стоны ее стали тише. Глаза полузакрыты; из-под опущенных век видны лишь белки глаз. Второй жезл, взятый из ящика, лежал у меня на коленях, свободную руку я прижал к ранам на груди. Холод был ужасен. Нужно двигаться, чтобы оживить кровообращение. Но Дагни висит мертвым грузом, а я слишком слаб. К тому же, хоть я и убил двух чудовищ, возможно, другие прячутся за ледяными столбами.

Мысли мои замедлялись, путались. Я почувствовал сонливость. Но где-то внутри звучал тревожный звонок. Не спать — это путь к гибели. Я старался прислушиваться. Даже отсюда, мне казалось, я слышу голос подземной реки. Река… вода должна куда-то течь. Можно ли ей довериться как дороге наружу? Я не знал в лавовой местности ни одной большой реки. Но этот район Бельтана никогда тщательно не исследовался. В последнее время, когда людей стало мало и большинство было занято в лабораториях, вообще исчез интерес к тому, что лежало за пределами поселений. В какой-то мере охранялись только заповедники животных. Я думаю, мы первые оказались в этой местности после оставления крепости Батт.

Очевидно, река может вывести нас наружу. И если мы не найдем другого пути, придется воспользоваться этим. Время шло, Дагни становилась все тяжелее и тяжелее. Я забыл отметить, когда Дайнан ушел и крикнул сверху, что благополучно поднялся. Поэтому часы ничего не говорили мне.

Дорога назад была прямой — если только он не встретил еще одно слепое чудовище! Но ведь он маленький мальчик, замерзший, измученный. От него нельзя ожидать такой же скорости, как от меня. Одной рукой я неуклюже пошарил в рюкзаке, достал тюбик с укрепляющим. В свете фонаря было видно, что лицо Дагни вымазано той же пищей. Должно быть, Дайнан пытался покормить ее. Но когда я попробовал сделать то же, пища вываливалась из ее расслабленного рта; я понял, что ничего не выйдет. Я высосал укрепляющее. У него сильный неприятный привкус, но оно должно поддержать силы в чрезвычайных обстоятельствах, и я заставил себя проглотить все. Дагни по-прежнему стонала. Время как будто остановилось. Бесконечный день-ночь продолжал тянуться.

Меня поддерживала необходимость постоянно быть настороже. В конце концов я сдавил раны, нанесенные когтями зверя. Боль рассеяла туман, охвативший мозг. Время продолжало тянуться, сверху ничего не было слышно; хотя я и говорил себе, что еще рано, настроение ухудшалось. Скажет ли Дайнан, чтобы захватили необходимое оборудование? Почему я не сказал ему об этом? Надо было дать точные указания, перечислить все необходимое. Вряд ли Дайнан сумеет… В этом, кстати, я ошибся. Когда они наконец пришли, я увидел, что Дайнан обо всем подумал. Они принесли с собой веревки, с помощью которых мы спускали Лугарда. Тед спустился и обвязал ими Дагни, а потом поднимался рядом с нею, пока ее тащили сверху. Попытавшись двинуться, я понял, что настолько замерз и устал, что почти ничего не могу; поэтому пришлось, скорчившись, ждать, пока Тед не вернулся и не закрепил на мне ту же самую петлю. Веревка задела раны, я вскрикнул и стонал до тех пор, пока петлю не переместили ниже. Я, как мог, пытался подниматься сам, но этого было мало, и я двигался очень медленно. Вверху, вероятно, решили, что я так же тяжел, как Лугард.

Наконец я наверху, лицом вниз, раны страшно болят. Каким-то образом мне удалось перевернуться. Горел, ослепляя, один из прожекторов, который они захватили с собой. Я закрыл глаза, пока осматривали мои раны, снимали с них обрывки, которыми я останавливал кровотечение. Наконец облегчающая прохлада — это к ранам приложили обезболивающее из медицинской сумки. Облегчение было так велико, что я почувствовал сильную слабость, задрожал, но открыл глаза и увидел Аннет и Теда. За ними на полу сидела Гита, держа на руках Дагни; Прита вытирала лицо девочки и пыталась влить воду в ее расслабленный рот.

— Идти сможешь? — спросила Аннет, отчетливо выговаривая слова.

Неважно, могу ли я, — должен! Невозможно отягощать их моим весом на ровной поверхности. Время очень существенно для Дагни. Как только мои раны обработали, я почувствовал приток новых сил. Держась за Теда и Аннет, я поднялся, хотя это было нелегко. И обнаружил, что вполне могу идти.

— Несите ее, — кивнул я в сторону Дагни. — Ей нужно внимание.

Аннет взяла девочку из объятий сестры. Я сомневался, чтобы можно было что-то сейчас сделать для Дагни, но если что-то возможно, Аннет это сделает. Может, ее забота и время залечат раны — если только нам не удастся получить настоящую медицинскую помощь наверху. Будут ли враги воевать с ребенком, с больным ребенком? Рядом со мной оказалась Гита. Она поступила так же, как когда-то с Лугардом: положила мою здоровую руку себе на плечо, предлагая опору, в которой я так нуждался. Остальную часть пути я помню смутно. В конце концов я проснулся в казарме.

На этот раз койки вокруг меня были заняты спящими. Одни стонали, другие бормотали во сне. Я осторожно ощупал себя. Куртки нет. Пальцы скользнули по повязкам, защищавшим и залечивавшим раны. Это легкое прикосновение вызвало приступ боли. Мы должны благодарить судьбу: в нашем распоряжении есть медикаменты. Я знал, что раны под повязками быстро заживут. Однако я проголодался, и голод заставил меня двигаться. Опустившись на четвереньки, я осторожно встал и побрел в столовую, оставив одеяла на койке. Здесь был полумрак. Свет на время сна в казарме приглушали, но все же не было абсолютной мглы пещер. Я видел плиту, тюбики с пищей и другие припасы на полке у стены. Направился к плите. Как открыть тюбик? Хоть я и чувствовал себя лучше, но по-прежнему мог действовать только одной рукой. Поэтому зубами отвернул колпачок и подождал, пока согреется содержимое. Еда пахла восхитительно, рот наполнился слюной, и я не стал ждать, пока все согреется, а жадно высосал теплую пищу.

— Это ты…

Я повернулся на это восклицание и увидел Аннет, закутанную в одеяло. Глаза ее припухли, а лицо осунулось: это была не девочка, а женщина, знавшая тяжелые дни и, может быть, еще более тяжелые ночи.

— Как Дагни?

Она покачала головой и вошла в комнату, тщательно закрыв за собой дверь. Затем, как будто думая о чем-то другом, нажала пластинку в стене, и свет сразу стал ярче.

— Кофе на плите, — усталым голосом сказала она. — Нажми кнопку.

Я положил пустой тюбик, достал две чашки и поставил их на стол. Аннет не пыталась помочь мне; села, поставив на стол локти и опустив голову на руки.

— Может, в порту… что-нибудь сделают… — но в голосе ее звучало сомнение. — А как проходы, Вир?

По-прежнему одной рукой я налил кофе в чашки, критически осмотрел их и добавил в каждую по две полных ложки тростникового сахара. Размешал сначала в ее чашке, потом занялся своей.