Виталька закрыл глаза и не заметил, как уснул. Он сидел в тени старого тополя. Солнце едва пробивалось сквозь его крупную серебристую листву, и по лицу Витальки пробегали лёгкие блики. И ему снился океан. Огромный океан, которого он никогда не видел. Он простирался под одиноким солнцем, безлюдный и таинственный. В его глубинах проносились невнятные тени. Виталька смутно различил голоса, они становились всё оживлённее и громче. Кто бы это мог быть? Внизу в зелёной полумгле росли диковинные леса кораллов, там тянулись невиданные горные хребты с неприступными скалами и мрачными пещерами. Но обитатели моря проносились над ними как птицы.

Таинственные голоса становились всё громче, и вот вдали показалась стая дельфинов. Эти странные существа, не то полурыбы, не то полулюди, летели по океану под одиноким солнцем. Виталька слышал их голоса и улыбался тому, о чём они говорили. Он и не понимал и как будто понимал их речь, но от того, о чём они говорили, было радостно и светло на душе у Витальки. Они выскакивали из воды, ныряли, мчались вперёд с головокружительной скоростью. Это было просто чудо! Какая свобода, какая дивная радость движения! Жизнь – упоительный нескончаемый восторг! Куда они мчались? К каким волшебным берегам?..

– Что ты здесь расселся? – услышал Виталька сквозь сон голос отца и открыл глаза. – Койки, что ли, нет, что ты здесь спишь, на крыльце?

Виталька посторонился. И вправду, он привалился спиной к закрытой двери. Из-за него отец не мог войти в дом.

– Да я не заметил, как уснул, – улыбнулся Виталька. – Сон чудной какой-то приснился. Понимаешь, дельфины…

– Теперь только и разговоров, что о дельфинах. Газеты рвут друг у друга. Даже промысел на них запретили.

– Правильно сделали, папа. Ведь дельфины и не годятся ни для чего. Мясо у них несъедобное… А главное – как можно их убивать, если у них точно такой же мозг, как у человека.

Отец улыбнулся и покачал головой.

– Мозг тоже в дело годится. Из дельфинов изготовляли машинное масло, а мясо можно использовать для корма уткам, к примеру, или свиньям, если к этому подойти по-хозяйски. Но что возьмёшь с чудаков?

Улыбка слетела с лица Витальки, глаза потемнели, губы плотно сжались. У него пропало всякое желание говорить с отцом о дельфинах.

Уже взявшись за ручку двери, отец увидел разбитые сапоги деда и окровавленные портянки и испуганно замер.

– Дедушка ноги в кровь стёр, – сказал Виталька, перехватив его взгляд.

– Фу ты дьявол! А я уж думал, случилось что. Ненормальный старик.

Виталька отвернулся и снова уставился на лопухи.

Поход к старой казачьей зимовке откладывался со дня на день. Виталька злился, но ничего не мог поделать. То Марат дочитывал книгу, которую надо было поскорее вернуть в библиотеку, то ходил на поиски какого-то доисторического камня, который якобы хранился у одного чабана. Но Виталька не оставлял его в покое и почти каждый день напоминал, что Марат дал слово. Тот шмыгал носом, вертел круглой головой и повторял:

– Вот освобожусь… Понимаешь, ничего не успеваю. Времени в обрез.

Вообще-то Виталька не любил людей, которым всегда некогда, которые всегда спешат. Совсем другое дело дедушка. Он, когда был дома, делал всё не торопясь. Любил просто так посидеть на бревне. Витальке нравилось, как он неторопливо доставал кисет с табаком. Табак был зелёный и крупный. И пахло от него так, будто горели ветки в костре.

И разговаривал он чаще всего с людьми, которые никуда не спешили. Раз в неделю приходил точильщик. Кричал своё: «Ножи-ножницы точить, бритвы править!» Снимал со спины деревянный станок. Оставлял его на улице и курил с дедушкой. Собиралась детвора, кое-кто приносил ножницы или нож от мясорубки. Ножи почти все в посёлке точили сами. Виталька помнил, что точильщик ходил по их улице уже давно-давно. И больше всего любил смотреть, как тот точил большие кухонные ножи. Раньше он ходил с колокольчиком и позволял детям звонить. Потом где-то потерял колокольчик. Виталька долго не мог его забыть. Колокольчик был из жёлтой меди, весёлый и звучный.

И когда точильщик принимался за работу, дети постарше стояли и зачарованно глядели на искры, метелкой сыпавшиеся с камня. Младшие же сидели тут же на земле и играли. Всех одинаково тянуло к точильщику. Какими особенными были раньше вещи, и деревья, и люди. А теперь в спешке даже не успеваешь ничего как следует рассмотреть.

Ребята из Виталькиного класса редко приходили к нему. Однажды отец выпроводил их из дома. После этого, если кто и забегал к Витальке, то беспокойно озирался и старался поскорее уйти.

«Ты их в дом не води, – сказал Витальке отец. – Привадишь, потом сам не рад будешь. Марат – ладно, он тихий и потом – сын учителя. Есть смысл. И плохому он не научит. И с Жорой Ивановым надо бы дружить».

Жору Иванова, сына главного бухгалтера совхоза, Виталька терпеть не мог. Мокрогубый, с ленивыми глазами и длинной спиной, Жора был тихим и шкодливым учеником. Он чуть ли не в каждом классе сидел по два года, и интересы одноклассников его просто смешили. Жора прилизывал волосы, часто его можно было видеть в парке с ребятами из совхоза.

Витальке до всего этого не было дела. Правда, отцу он сказал:

– Жоры мне ещё не хватало.

– Он тихий, – пытался урезонить Витальку отец. – И потом – сын нашего главного бухгалтера.

– И что ты заладил – «тихий, тихий»! – вспыхнул Виталька. – А толку с того, что он тихий… Дурак дураком. Мне и говорить с ним не о чем. И видеть его тут не хочу. А на то, чей он сын, мне наплевать.

Ребята работали летом в совхозе, возили на волокушах сено. А Виталька околачивался в лаборатории. Однако отец почему-то на это смотрел сквозь пальцы.

Пришли мальчишки только раз – посмотреть собаку.

Маленький, шустрый, как чертёнок, Игорь Филиппов приоткрыл калитку, огляделся, будто собирался красть яблоки, и свистнул.

Виталька выбежал во двор.

– Заходите, что вы там топчетесь.

– Боимся.

– Ладно вам…

– Дома?

Виталька понял, спрашивают, дома ли отец.

– На работе.

Мальчишки ввалились во двор, загалдели. Шарик пару раз гавкнул на них и снова принялся за кость.

– Показывай собаку.

Виталька позвал Рэма. Щенок уже знал свою кличку и охотно подбегал, когда его звали. Увидев щенка, пацаны умолкли.

– Что это за порода? – спросил Игорь.

Председатель совета отряда Вадик Скопин наморщил нос и сказал:

– Шотландская овчарка.

Ребята снова загалдели.

– Овчарки бывают серые или чёрные.

– А эти, помнишь, на пастбище видели… Шерсть глаза закрывает. Злющие.

– Южно-русские, – подсказал Виталька.

– Правильно. Так они были и вовсе белые.

– А лапы… Видать, здоровенный будет.

– И воротник.

– Команду «фас!» знает?

– Вот дурной. Ему всего четвёртый месяц.

Ребята засмеялись.

– Витальку, отдай мне Шарика, – попросил Вадик. – Зачем он тебе теперь?

– Возьми. Только завтра, ладно? Я у мамы спрошу. Она к нему привыкла, как-никак выходила его. Какой-то балбес ему маленькому хвост обрубил.

Ребята сразу замолчали.

– В футбол пойдём играть, Виталька! – позвал Вадик. – Нам директор совхоза разрешил на стадионе.

– Ну да?!

– Это за сеноуборку.

– Я мигом, пацаны, только приберу дома. Вы идите, я догоню.

Виталька забежал за Маратом и потащил его на стадион.

– Привёл спортсмена, – кисло улыбнулся Игорь Филиппов. Он был в отцовских кожаных перчатках, носках, здоровенной фуражке и даже, несмотря на жару, в вязаном свитере.

Игорь и вправду был неплохим вратарём.

Марат разозлился.

– Это ты вырядился под Яшина. Обезьяна.

– Я вот тебе покажу обезьяну! – Игорь снял перчатки и начал их засовывать в карманы.

Но вовремя прибежал Вадик Скопин. Он всегда всё улаживал как-то быстро и по-хозяйски.

– Ну-ка, петушки, по углам! А знаете, пацаны, американцы как-то поставили обезьяну на ворота.