— Ну вот он я, и что?

— Чего вы хотели от этой девочки?

— Я всего лишь хотел узнать, не видела ли Виржини Матье, моего младшего брата…

Я чувствую, что на нас вот-вот обрушится настоящее несчастье.

— Но он же все это время был с вами! — удивляется Иветта.

— Да нет; они вместе пошли покупать жвачку, а теперь он куда-то запропастился. Не знаю, где можно болтаться столько времени, но попадись мне сейчас этот балбес…

— Послушайте, мне бы не хотелось вас пугать, но Виржини он сказал, что пошел к вам.

— Он так и сказал, Виржини?

— Да; он еще добавил, что иначе вы будете очень ругаться.

— Вот черт… Проклятье, если я только его отловлю…

— Месье полицейский! — что есть мочи вопит Иветта. — Месье полицейский!

— Да нет, вряд ли стоит поднимать панику: наверняка он сейчас дурака валяет где-нибудь в закоулке!

— Что тут происходит? — спрашивает мужской голос с ярко выраженным парижским акцентом.

Должно бьть, полицейский.

Но тут раздается жуткий крик. Где-то совсем рядом, за нашими спинами. Такой громкий, что того и гляди барабанные перепонки лопнут.

— Это еще что такое? — восклицает окончательно сбитая с толку Иветта.

Сердце у меня в груди бьется, как бешеное. Еще один крик — не менее жуткий. Вопит какая-то женщина. Резкий звук полицейского свистка, топот бегущих ног.

— Виржини, стой на месте!

Шум собравшейся толпы, удивленные восклицания.

— Нет; ты останешься здесь, и сейчас же возьмешь меня за руку! — громоподобным голосом произносит Иветта.

Вокруг нас то и дело раздаются чьи-то голоса; такое ощущение, будто я попала в водоворот голосов и буквально тону в каком-то море звуков. Свистки, сирена скорой помощи, сирена полицейской машины и мое собственное сердце — похоже, оно бьется уже где-то в висках.

— Освободите проход! Ну же, расступитесь, пожалуйста!

— Что случилось?

— Я знаю об этом не больше вашего. Ну отойдите же наконец, пропустите меня.

Испуганные перешептывания:

— Похоже, нашли труп.

— Вон там, на стоянке.

— Одна женщина на него буквально наткнулась.

— Да какой там труп — это же ребенок.

— Простите, месье, вам известно, что там такое случилось? — явно вне себя от охватившего ее беспокойства спрашивает Иветта.

— На стоянке нашли труп ребенка.

— О, Господи! А вы не знаете… уже известно, кто он?

— Да нет, не думаю.

Внезапно в толпе раздается душераздирающий вопль. Все тотчас умолкают. На сей раз звучит голос подростка — полный ужаса:

— Матье! Нет! Матье! Нет, черт возьми!

Совсем рядом со мной раздаются какие-то странные, тихие, шмыгающие звуки, и я понимаю, что это Виржини — она плачет.

— Ну, ну, не плачь, моя дорогая! Господи, до чего все это ужасно! Ох; Элиза, вы слышали?

Я приподнимаю палец. Слышала; да так хорошо, что, по-моему, меня сейчас наизнанку вывернет. Этого не может быть; это — сон; или — галлюцинация. Не может быть, чтобы Матье умер.

— Его брата сажают в полицейскую машину, — комментирует происходящее Иветта. — Ох, бедный парень, бедный парень…

Какой-то мужской голос измученно кричит:

— Да разойдитесь же вы, Боже мой; говорят вам: не на что тут смотреть! Позвольте пройти.

Вокруг стоит такой шум и гам, царит такая оживленная толкотня, что впору подумать, будто мы попали на ярмарочное представление. Я воображаю себе тело убитого — совсем маленькое тело, брошенное на носилки… Виржини по-прежнему тихо плачет.

— Нужно рассказать им то, что нам известно, — решительно заявляет Иветта.

Моя коляска трогается с места. Мы то и дело натыкаемся на людей. Иветта все время извиняется, Виржини уже рыдает в голос. Иветта упрямо движется вперед; не реагируя на сыплющиеся на нее со всех сторон оскорбления и насмешки, она толкает мою коляску, волоча за собой рыдающую Виржини.

— Месье полицейский, месье полицейский!

— В чем дело? Я занят.

— Малышка совсем недавно играла с ним.

— С кем это — с ним?

— Ну… с жертвой!

— Откуда вам известно, о ком идет речь?

— Говорю же я вам: мы с ним знакомы. Его зовут Матье. Вон его старший брат сидит в вашей машине.

— Пройдемте-ка со мной. Расступитесь, пожалуйста, пропустите эту даму. Нет, месье, ваша помощь не понадобится, пропустите нас, да поскорее…

Мы продвигаемся вперед.

— Эта дама говорит, что малышка совсем недавно играла с погибшим.

Молодой, но очень по-мужски звучащий голос:

— Вот как? Минуточку; отойдемте-ка в сторонку. Ну, малышка, как тебя зовут?

— Вир… жи… ни.

— Почему ты плачешь?

Виржини — явно с трудом — произносит:

— Мама…

— Наверное, у нее шок, — вмешивается Иветта.

— Ты совсем недавно играла с Матье?

— Они вместе отправились купить себе конфет, а вернулась она уже одна. С тех пор ни его брат, ни мы его не видели, — вместо Виржини отвечает Иветта.

— Значит, вы пошли покупать конфеты?

— Нет, жвачку… — всхлипывая, с трудом произносит Виржини.

— И куда потом направился Матье? Он разговаривал с кем-нибудь из посторонних?

— Я не знаю. Он сказал, что пойдет к брату.

— Ты не видела, чтобы он еще с кем-то разговаривал? Я имею в виду — с кем-то из взрослых?

— Нет.

Мерзкая маленькая лгунья. Ты ведь видела убийцу и сама мне об этом сказала; ты видела его, но теперь ничего не говоришь. Но почему, почему?

— Ладно, слушай… Если что-нибудь вспомнишь, скажешь об этом маме.

— Это не моя мама, это — няня Элизы.

— Я — компаньонка мадемуазель Андриоли, — обиженно уточняет Иветта.

— А мадемуазель Андриоли — это вы? — спрашивает меня инспектор.

— Она — жертва очень тяжелого несчастного случая, так что ответить вам она не в состоянии.

— Ах вот как? Простите. Хорошо. Сейчас я запишу ваши фамилии и адреса.

— Иветта Ользински, улица Карм, дом 2; это в Буасси. Мадемуазель Элиза Андриоли — живет там же. Малышку зовут Виржини Фанстан, ее адрес — проспект Шарля де Голля, 14, это в Меризье.

— О'кей. Вот моя визитная карточка. Я — инспектор Гассен. Флоран Гассен. Вам нужно будет прийти в участок, чтобы оформить официальные показания.

— Мы хорошо знакомы с комиссаром Иссэром.

— Да? Он в Париже. Простите, мне пора. Ты хорошо меня поняла, Виржини? Если что-нибудь вспомнишь, непременно попроси вызвать меня. Это очень важно…

Виржини молча шмыгает носом. Инспектор Гассен уходит. Иветта, толкая мою коляску, тихонько шепчет:

— Это ужасно: они погрузили тело на носилки в пластиковом мешке, совсем как по телевизору показывают; надеюсь, Виржини этого не видела.

Наше возвращение домой выглядит весьма печально. Иветта молча толкает мою коляску. Мне грустно, ужасно грустно, и я совершенно растеряна. Ведь подумать только: наверное, Матье вполне можно было спасти, если бы Виржини решилась рассказать о том, что знает… Но как она плакала! Несчастная девчонка, должно быть, совсем уже потеряла голову. Только что я была страшно зла на нее. А теперь не знаю что и думать: мне ее жаль. Матье убили. Она сказала мне, что его убьют — и его убили. Может, она просто-напросто обладает даром предвиденья?

В гостиной холодно. К вечеру воздух заметно — и почти по-осеннему — посвежел. Иветта проводила Виржини домой; затем принялась гладить белье, как всегда болтая со мной при этом:

— Несчастные Фанстаны: для них это такой страшный удар. Должно быть, только о том и думают, что убийца Рено бродит где-то совсем рядом. А Виржини — она же так и плакала, не переставая ни на минуту, когда я оставила ее там! Просто чудовищно. По-моему, было бы куда лучше, если бы в такую минуту Поль остался дома, но ему срочно потребовалось встретиться с каким-то клиентом — или что-то в этом роде. А возвращаясь, я случайно повстречала Стефана Мигуэна. С него уже сняли бинты. Велел непременно передать вам привет. Он очень спешил на строительную площадку.

Ах да, он ведь — владелец строительного предприятия. Насколько я помню, с Полем они познакомились вроде бы в банке. Да, точно: он — клиент того банка, в котором работает Поль, и тот — в качестве заместителя директора — сам лично занимался его счетами. А потом уже они обнаружили, что оба — страстные любители бега трусцой. И теперь у них общая тайная мечта: принять участие в Нью-Йоркском марафоне. Поэтому они буквально помешались на своих тренировках. Лично я в свое время не очень-то любила бегать, особенно по асфальту. Ну вот! Иветта включила новости… Все время — одно и то же… Ах нет, на сей раз — не совсем…