Жила-была маленькая девочка, которая, едва научившись ходить, уже начала танцевать. Вы даже не поверите, как красиво она танцевала!

Она поднималась на носочки и начинала кружиться на своих крохотных-прекрохотных ножках, словно цветочек, обдуваемый ветром. Она поднимала крохотные ручки как можно выше и откидывала головку назад, словно желая взлететь. Она порхала по комнате до тех пор, пока у неё хватало сил, и падала назвничь у ног своей матушки.

Когда она чуточку подросла, матушка часто брала её с собой в лес.

Это был красивый холм, поросший лесом, где стояли берёзы с белыми, гладкими, как шёлк, стволами и длинными свисающими вниз светло-зелёными вуалями. А у подножия холма расстилалось озеро, где всегда слышалось: «Блинк! Блинк!» Весной трава, покрывавшая лесной холм от подножия до вершины, была сплошь усеяна ландышами.

Матушка садилась в траву и шила, а девочка танцевала.

Чем девочка становилась старше, тем больше она придумывала танцев, и они с матушкой давали им разные названия.

Танец со множеством мелких, весёлых прыжков с долгими весёлыми поворотами был «Танец Солнечного Света». Да, сразу было видно, что это «Танец Солнечного Света». А танец, когда она летела вперёд с распростёртыми руками, с буйными бросками, удивительными изгибами и вращением, был «Танец Бури». И ещё был «Танец Ландышей». Матушка надевала тогда пышные венки и гирлянды из ландышей на головку и на шейку своей маленькой дочки, а девочка сама украшала всю себя ландышами; она засовывала букетики за уши и даже доверху набивала свои крохотные башмачки благоухающими цветами. И тогда начинался «Танец Ландышей».

Он был так воздушен и так лёгок! Она так радостно летала по траве, что все ландыши, которых не взяли танцевать, вытягивали головки, чтобы посмотреть на неё, а когда танец кончался, их маленькие колокольчики звенели и шептали:

— Мило! Мило! Это наш собственный танец!

Но был ещё и «Танец Дождя». Грустно было смотреть на него. Усталые, шлёпающие шаги, безвольно повисшие руки, длинные, распущенные волосы. А кончался танец тем, что девочка падала навзничь и лежала точно мёртвая.

Каждый день придумывала она новые танцы, а матушка глядела на дочку, улыбалась и говорила:

— Великое утешение в жизни даровал господь этому ребёнку! Как она танцует!

Но недолго довелось матушке радоваться.

Когда девочка была ещё совсем ребёнком, матушка умерла, и девочка осталась одна с отцом и танцевала ему до тех самых пор, пока не стала юной барышней.

Но не думайте, что она только и делала, что танцевала. Она умела печь хлеб и варить кашу не хуже других женщин. Она умела латать платья и вязать чулки, а маленький домик, в котором она жила с отцом, блистал чистотой.

Она поливала водой тюльпаны и гиацинты, росшие у дверей домика, она подвязывала лозы жимолости так, что они висели над дверьми как гирлянды.

С утра до вечера была она в работе, но когда ей порой становилось грустно или очень весело, она принималась танцевать!

Дом расположился на вершине холма, а у подножия расстилалась гладкая зелёная лужайка, где было так хорошо танцевать! Днём девочка стояла на вершине холма, озарённая яркими солнечными лучами, ночью же ей казалось, что она поднимается высоко-высоко и прямо над головой у неё сияют все звезды на свете. И тогда девочка придумала «Танец Солнца» и «Танец Звёзд».

Так подрастала она в одиночестве и стала высокой, тонкой и прекрасной, как день; но когда ей было всего семнадцать лет, умер и её отец.

Когда он ещё лежал при смерти, девушка встала на колени у его кровати и заплакала.

— Мой добрый, дорогой батюшка! — сказала она. — Ты знаешь, как я горюю оттого, что ты уйдёшь от меня. И знаешь, что во всем мире нет ни единого человека, на которого бы я могла опереться. Но как бы я ни горевала, что ты меня покидаешь, боюсь, я никогда не перестану танцевать! Если я не смогу танцевать, я не смогу и жить!

Однако отец нежно положил руку на голову дочки и посмотрел ей в лицо.

— Танцуй, моя девочка! — сказал он ей и умер.

В ту ночь девушка была совсем одна в маленьком домике на холме, где лежал мёртвым её отец. Она не в силах была лечь спать; отворив дверь, она вышла из дому.

Ночь была прохладной, небо тёмным. Но в этой тьме сверкало бесконечное множество ярких звёзд. Никогда она не думала, что их так много. Она вдыхала лёгкий прозрачный воздух и смотрела вверх на молчаливые звезды, думая, что добрый её отец теперь ближе к богу и к звёздам, чем к ней. Он был высоко-высоко, в мире душ. И она высоко-высоко простёрла руки, словно желая приблизиться к нему, и поднялась как можно выше на носки.

— Ах, я так далеко от тебя, так глубоко внизу, так глубоко внизу на земле! — вздыхала она, склоняясь низко к траве.

Но тут все звезды словно заулыбались и стали подмигивать ей, говоря:

— Вставай! Вставай!

И она снова, подняв руки, вскочила на ноги и, сама не зная, как это получилось, принялась танцевать.

Она танцевала «Танец Скорби» по своему отцу.

Её слезы струились и блестели при свете звёзд, а из сердца вырывались глубокие вздохи. Но она танцевала так прекрасно, как никогда прежде. Танцем она утишала боль и горе. А когда кончилась ночь, она тихо уселась на пороге, глядя, как восходит солнце над землёй, где она осталась теперь совсем одна, без отца и без матери.

Когда отца похоронили, девушке нужно было как-то найти себе работу, потому что она была бедна. Домик не принадлежал её родителям, а когда те немногие вещи, которые там находились, были проданы, нашлось немало людей, которые захотели получить вырученные за них деньги. И девушка осталась с пустыми руками.

Ветреным и бурным был день, когда она спускалась вниз с высокого холма, где прожила все своё детство. Она оборачивалась и смотрела на маленький домик до тех пор, пока могла его разглядеть. А когда он скрылся за поворотом дороги, девушка плотнее повязала грудь своей маленькой шалью, простёрла руки и словно кружащийся вихрем листок затанцевала вниз в долину.

«Теперь я выхожу, танцуя, в широкий мир, чтобы попытать счастья», — подумала она, летя все дальше и дальше вперёд.

Под вечер пришла она к бедному крестьянину и спросила, не может ли он нанять её в служанки. У него была жена и четверо маленьких детей, а' так как в поле всегда было немало работы, он, верно, подумал, что хорошо бы, если бы кто-нибудь присмотрел за ребятишками, пока они с женой трудятся. И он спросил девушку, какое ей надобно жалованье.

Она ответила, что с неё довольно и еды, а иной раз какой-нибудь одёжки, если будет в том надобность. И она осталась на службе у крестьянина, присматривать за его детьми.

В доме было четверо малышей, но нельзя сказать, чтобы на них было приятно смотреть. Мыли их только раз в две недели, да и то один нос. Одёжка ребятишек была в лохмотьях, и они были до смерти запуганы побоями. Ведь крестьянин с женой знали лишь одно средство, когда дети плакали, — задавать им трёпку.

Когда девушка осталась одна с детьми, она первым делом повела их к маленькому лесному ручью и отмыла дочиста. А потом уселась в траву и стала чинить их одёжку.

Но когда крестьянин с крестьянкой вернулись домой, они страшно рассердились, что девушка выкупала детей.

— Это запросто может накликать на них смерть, — сказали они, — потому что дети жутко боятся чистой воды.

Ещё они сказали, что в следующий раз пусть девушка сидит дома с детьми в благодатном тепле, чтобы не приходилось зря топить.

С этого дня девушке пришлось сидеть в душной крестьянской горнице со всеми детьми. Печальная пошла у неё жизнь. А хуже всего было то, что дети вечно ссорились. Стоило только одному малышу раздобыть хотя бы такую малость, как щепка, другой уже завидовал братцу и вырывал щепку у него из рук.