Первое, что увидел Ломов, был до странности близкий горизонт, который четко разделял багряное небо и черную поверхность. Небо пусто. Рой "ос", атаковавший "Тетру", исчез. На поверхности тоже ничего живого. Вокруг, сколько хватал глаз, лежали черные прямоугольные плиты в полметра высотой, расположенные строгими рядами. В проходах сквозь мелкую щебенку змеились прозрачные языки пламени, словно горел разлитый бензин. По мрачной торжественности и тишине место это сильно смахивало на кладбище.

Цепляясь за край люка, Ломов спустился на грунт. Атмоскаф косо стоял на несущих шарах, два из которых были пробиты. "Вот тебе и пластолит, - подумал Ломов. - Ай да "осы"!" Он обошел "Тетру". Да, два шара погибли, теперь не взлететь... Где же Гал? Ломов сделал еще круг, большего диаметра. Одна из черных плит стояла торчком. У подножия зияла прямоугольная яма, из которой поднимались чьи-то плечи и голова, объятые языками пламени. Господи, Гал! Ломов побежал к яме, увязая в мелкой щебенке.

- Руку давай! - закричал он. - Эк тебя...

Человек в яме скрестил руки на груди, поднял голову. Растрепанные волосы, борода, усы, хламида серая на плечах - это не Гал... Ломов стал столбом, открывая рот, как рыба на песке. Спит он, что ли?

- Меня зовут Галилео Галилей, - глухим, но гордым голосом сказал человек. - Математик и философ, к вашим услугам. Позвольте узнать ваше имя...

"Сплю, - подумал Ломов. - Или галлюцинирую... Галим Галин, Галилео Галилей, галлюцинация..." Он зло ущипнул руку, но упругий комбинезон не поддался. Прижал пальцем глазное яблоко. В багровом полумраке трудно было понять, раздваивается человек в яме или нет. "Все равно сплю, - решил Ломов. - Конечно, сплю. Иначе меня давно раздавило бы и обуглило... А раз сплю, то бояться нечего. Надо что-то говорить. Как там по этикету?.."

- Разрешите представиться, синьор, - невероятно фальшивым голосом сказал он. - Михаил Ломов, бионетик.

Он щелкнул каблуками и кивнул. Впрочем, кажется, следовало полуприсесть, низко склонить голову и помахать перед собой шляпой. "Обойдется, - сердито подумал Ломов. - Буду еще танцевать перед собственным сновидением..."

- Вы не поэт? - удивился Галилей.

- Никак нет, - отрапортовал Ломов.

- Как же попали сюда?

- Прилетел на атмоскафе. - Ломов пожал плечами. - А вы случайно не пришелец?

- Я Галилей. Отбываю наказание...

- На Венере?

- Ошибаетесь. Венера находится на третьем небе, а здесь... - Галилей горестно вздохнул.

- Да вылезайте же из ямы, там огонь!

- Осужден вечно гореть...

- Позвольте, но вас оправдали!

- Кто? - теперь уже Галилей растерялся. - Когда?

- Ну как же! - Ломов, гордясь и во сне сохраненной сообразительностью, спешил сообщить радостную весть. - Какой-то прогрессивный папа признал ошибки. Ваше дело пересмотрели. Оправдали Джордано Бруно и Кампанеллу.

- Оправдали... - Галилей горестно покачал головой. - Слишком поздно. В его голосе появились недоверчивые нотки. - Вы воистину тот, за кого себя выдаете? Вы не сам сатана искушающий?

- Да нет же, я с "Тетры". Вон она стоит.

- Аппарат поврежден, - заметил Галилей. - У него неестественное положение.

- Нас атаковали красные "осы". Пробили два несущих шара.

- Гарпии. - Галилей понимающе кивнул. - Архангелы отгоняют их беззвучным визгом, который слышит только Цербер.

- Ультразвук?.. Конечно, ультразвук, раз его слышит собака! Спасибо за информацию. Однако давайте пройдем на атмоскаф. Выпьем кофе, поговорим.

- Не могу. - Глаза Галилея горели любопытством. - Так вы говорите, что это Венера?

- Да, это Венера, фазы которой вы открыли.

- Расскажите! - потребовал Галилей.

- Что тут рассказывать? Вы были правы - планеты вращаются вокруг Солнца. Через триста лет после вашей... гм-гм... В общем, люди построили корабли, на которых достигли планет. Мы вот прилетели на Венеру. Вы позволите? - Ломов присел на ближайшее надгробие. - Дело в том, что народонаселение растет. Через двести лет Земля нас не прокормит. Что делать? До звезд далеко, Марс и Венера непригодны для жизни. Необходимо переделать их. Расчеты показали, что атмосферу Венеры можно изменить. И вот мы создали кианы, полуорганическую жизнь с генетическим кодом различных деревьев. Слово "киан", собственно, означает кибернетический ананас. - Ломов усмехнулся. Ученая шутка... Но есть кибернетические березы, осины и так далее. Венерианская атмосфера на девяносто шесть процентов состоит из углекислого газа. Бесчисленное множество кианов полетит над планетой, разлагая его. Углерод используют для увеличения массы, а кислород оставят в атмосфере. Через сто лет парниковый эффект исчезнет. Венера будет пригодна для жизни. А кианы станут основой венерианской химии, проще говоря - углем. Вы понимаете?

Галилей торопливо кивнул. Он подался вперед, упершись руками о край могилы. Языки пламени лизали спину, бились под ногами, выхватывая из багрового сумрака скуластое лицо, на котором застыло выражение напряженного внимания.

- Вот, собственно, и все. Я по профессии бионетик, нечто среднее между биоником и кибернетиком. Специалист по кианам...

- Превосходно, - прошептал Галилей. - У науки появилась зримая цель - я это предчувствовал.

- То есть? - не понял Ломов. - Разве вы не имели ясной цели?

- Я пытался постичь суть вещей и явлений. Пытался установить истину - в этом заключается высший смысл жизни. Я отстаивал истину всеми средствами, иногда позорными. Но моя работа мертва. Моя работа безразлична людям.

- А Кеплер, Торичелли?

- Как и меня, их никто не знал. Народ в своем невежестве почитал бесполезных герцогов, кардиналов, пап.

- Вы были несчастны...

- Я был счастлив! Наводя телескоп на Венеру, изучая законы плавания тел, я был счастлив!

- Понимаю. Но радость открытия - это счастье на одного. Я говорю о всеобщем признании правильности и необходимости открытия.

- Да, этого мы лишены. - Галилей опустил руки и потупился. - Впрочем, был у меня один день...

- Расскажите, - попросил Ломов.

4. МАТЬ ЛЮБВИ ПОДРАЖАЕТ ЛУНЕ

Говорят, что пятнадцать веков назад на удлиненной вершине Яникульского холма стояла дача насмешника Марциала. Поэт выбрал поистине благодатное место. С отлогого склона видны семь державных гор, на которых покоится вечный Рим с его соборами, дворцами и лачугами. Высокая стена императора Аврелиана обегает город и замирает у подножия холма, остановленная воротами святого Панкратия. Немного дальше - Мульвиев мост, под которым по Тибру скользят купеческие и рыбацкие суда. Городской шум не доносится до вершины Яникульского холма. Под вечнозелеными кронами пиний и каменных дубов благоденствует тишина. Едва заметный ветерок разносит запах цветущего миндаля и вишен. Над садом плавно возносится к ясному небу изысканная кровля дачи, освещенная вечерним солнцем. Хозяин поместья, молодой маркиз Федерико Чези, прохаживается по внутреннему залу, самолично проверяя сервировку стола. Он горд и взволнован. На даче гостит Галилео Галилей, первый математик Пизанского университета и философ великого герцога Тосканского. В эту ночь Федерико надеется стать свидетелем торжества идей великого ученого. Он пригласил в поместье виднейших математиков, философов и богословов. Конечно, будут члены Академии Линчеев*, президентом которой он является восемь лет.