Давайте прочитаем эти бумажки. Вслушаемся в отзвук прошлых лет, в эхо страшных тайн, спрятанных в далеких лесах и оврагах.

Палащук Галина Кирилловна из села Малая Любаша Костопольского района. Простая крестьянка, для которой не было большей радости, чем смех детей и шелест спелого колоса. Бандиты отобрали у нее эту радость вместе с жизнью: застрелена «при попытке к бегству».

Тывончук Федор Григорьевич из села Головин того же района. Портной, долгие годы слепший над шитьем, чтобы прокормить семью. Расстрелян.

Нарольская Марина. Семнадцатилетний почтальон из села Казимирка тогдашнего Степанского района. Единственная дочь у труженицы-матери. Расстреляна.

От бандитской пули, от средневековой «закрутки» полегли они, не дожив до светлого сегодняшнего дня. Знайте: это дело рук «Далекого» — Янишевского. И «Дибровы», и «Днепра», и «Омелька». И других предателей, которые даже родной язык использовали для того, чтобы спрятать свое настоящее имя, свое черное нутро.

— Назвать точное количество советских людей, погибших от рук оуновцев, я не могу, поскольку не вел такого учета. Но знаю, что этих жертв было много.

Так заявит Янишевский на следствии. Заявит не потому, что у него короткая память. Просто перед лицом неминуемой расплаты не повернется бандитский язык, чтобы признаться в том, что реки крови пролиты с такой легкостью, будто это была обычная речная вода. Впоследствии, перед лицом неопровержимых улик, он назвал некоторые цифры, хотя и явно уменьшенные.

Да, во время следствия «Далекий» услышит многое, о чем, казалось, знали лишь он да один-два ближайших помощника. Не раз пришлось ему ошалело заморгать глазами и зажать между колен дрожащие руки. Особенно тогда, когда узнал, что в руках у чекистов оказался весь его личный архив.

Случилось это так. На одном из привалов кто-то из бойцов Ильяша заметил замаскированные объедки. Обратили внимание и на едва заметные следы. А когда разгребли песок и опавшую хвою, открылся вход в бункер. Здесь и хранился тот самый архив — протоколы допросов, приговоры, вся страшная эсбистская статистика.

Путь к первому успеху был долог и труден. Как всегда, группа обратилась за помощью к местному населению. Делать это приходилось осторожно, нельзя было подвергать опасности людей, да и бандитский пособник мог встретиться. Чекисты появлялись в селах в крестьянской одежде, ничем не отличаясь от местных жителей. А потом, разделившись по два-три человека, надолго уходили в лес. Одни — под видом крестьян, ищущих пропавшую корову, другие выдавали себя за лесорубов, сборщиков грибов и ягод.

Сломанная ветка, след на росистой траве, обрывок бумаги или свежая царапина на стволе дерева многое говорили острому, наблюдательному глазу. По крупице собирались данные, и ночью тихонько попискивала рация, передавая в Ровно: «В квадрате таком-то обнаружены следы стоянки. Поиск продолжается».

Сколько их было, боевых эпизодов, в которых сполна проявились и отличная подготовка членов группы, и молниеносная реакция, и предельное хладнокровие! Каждый раз Ильяш как бы заново открывал для себя своих побратимов.

За все время операции бандитам ни разу не удалось застигнуть их врасплох. Даже в ту памятную ночь, когда четверо бойцов шагали по обочине лесной дороги. Над стеной деревьев повисла полная луна, и глубокая тень надежно прятала их от недоброго глаза. И все-таки на пути оказалась вражеская засада. Но не успели грянуть первые очереди, как чекисты уже заняли оборону. Не было ни растерянности, ни суеты — каждый оценил ситуацию в считанные доли секунды. Бандитские пули впустую секли меднокорые стволы сосен.

По звукам перестрелки Ильяш определил: из наших бойцов не пострадал никто. И ясно представил себе жестокий прищур Коханюка, всматривающегося в прорезь мушки, его крепкие руки, сжимавшие автомат. Эти руки истосковались по извечному крестьянскому труду, им бы пахать да сеять хлеб, гладить детские головки. Но пока ходит по родной земле лесная нечисть, они будут посылать в нее, как сгустки ненависти, меткие пули. Многие бойцы имеют к оуновцам особый счет. Скажем, Корней, у которого зверски замучен отец.

Бандитов было намного больше, и все-таки не они победили в этой короткой и яростной схватке. Привыкшие показывать свою «храбрость» перед безоружным населением, оуновцы на сей раз поспешно ретировались, оставив на поле боя два трупа. Янишевскому пришлось вычеркнуть из списка своих телохранителей матерого головореза «Скорого». А очередное радиодонесение Ильяша заканчивалось лаконичным: «У нас потерь нет».

Учет всех возможных ситуаций, появление там, где этого меньше всего ожидает враг, — вот что обеспечивало успех чекистам. Разве не так было у хутора Круки? Добротные сараи, откуда слышалось мычание скота, обширная пасека — все свидетельствовало о том, что живет здесь крепкий хозяин. Именно такие хутора и оставались еще редкими островками, где бандиты могли отсидеться или пополнить запасы продовольствия.

Ильяш не ошибся в своих подозрениях: вблизи были замечены следы банды. Да вот беда: укрыться здесь нелегко. Перед хутором обширный луг с единственным островком кустарника.

Много раз проходили мимо этого островка хуторские жители, и никому в голову не пришло, что за ними неусыпно наблюдают зоркие глаза. Трое суток прятались здесь бойцы, не обращая внимания на дневную жару и ночной холод, на тучи надоедливых комаров. С каждым днем крепла уверенность, что все это не напрасно.

Их терпение было вознаграждено. 26 июня — Ильяш хорошо запомнил эту дату — с хутора направилась к лесу девушка, погоняя перед собой корову. В руках у нее был большой и, по-видимому, тяжелый сверток.

Она остановилась невдалеке от засады и, сложив рупором ладони, крикнула в лесную глушь:

— Ганю! Ганю!

Это был пароль. Зашевелилась листва, и из кустов появился человек. Он взял узел и молча двинулся обратно.

Сначала Ильяш решил взять его живым. Но для этого Виктору Коханюку и Михаилу Козлишину непременно надо было выйти на просеку и там обнаружить себя. Правда, бандит мог принять их за «своих» или в крайнем случае за обыкновенных сельских хлопцев, что значительно облегчило бы дело.

Но тот оказался не из доверчивых. Испуганно забегали глазки на заросшем лице, а рука рванулась к оружию. Но чекисты предусмотрели и такой вариант. Опередив бандита на неуловимое мгновение, в утренней тишине негромко треснул пистолетный выстрел, и тот упал навзничь на обочину. В стороне зашумели от чьего-то бега кусты.

Убитый оказался «Калиной» — командиром личной охраны «Далекого». Тогда чекисты еще не знали, что сам Янишевский в это время сломя голову мчится полуодетый по лесу, теряя оружие, одеяло, сумку и остальное свое добро.

Он бежал, тяжело дыша, проваливаясь в ямы и муравейники, не чувствуя боли от царапин и ударов веток. Потому что уже давно не был хозяином в самом диком лесу и на самом глухом хуторе. Чувствовал себя зверем, которого загоняют в западню.

В тот раз ему удалось бежать. Используя свой опыт конспирации, «Далекий» менял тайники и бункеры, переходил из леса в лес, из района в район. Но все старания были напрасными, сама земля горела под ногами бандитов. Еще недавно беззащитные села встречали их губительным огнем «ястребков». А главное, по пятам неотступно шли чекисты.

Все чаще получал «Далекий» панические «грипсы» (шифрованные донесения). Один из подчиненных, «Роман», жаловался: «Выкурили меня из одного гнезда, а через неделю из другого. Я уже забрался в такое место, что невозможно даже додуматься. Однако и туда наперло каких-то лесорубов, лазят целыми днями, так что удержаться совершенно невозможно…»

Ему вторил «Павло»: «…блокируют все переправы, и нет никакой возможности доставить продукты и все необходимое».

Таким образом, все три чекистские группы и войсковые части могли считать первую половину своего задания выполненной: деятельность бандитов в этом районе была надежно скована. Но оставалось главное — обнаружить место, где скрывался «Далекий», и захватить или уничтожить его.