Гнездо муравьев-жнецов казалось необычным, так как вокруг него на ровной глинистой площадке находилось еще пять новых строящихся гнезд. Из маленьких отверстий наверх ежесекундно выскакивали землекопы с землей в челюстях, и, бросив ее, поспешно скрывались обратно. Попробуем раскопать один из таких «филиалов». Узкий ход вначале идет вертикально вниз, потом слегка отклоняется в сторону. Из хода все время выбираются жнецы, растерянно бродят вокруг разрушенного строения. На глубине полуметра ход закончился, но на его дне шевелится что-то совсем немуравьиное: показывается большая коричневая голова с острыми челюстями, белое гладкое тело, сильно изогнутое в виде буквы S, с безобразным горбом на спине. Да это личинка хищного жука-скакуна! Обычно она роет в земле вертикальные норки глубиной около 15–20 сантиметров, в которых и поджидает добычу — различных насекомых, любителей темных закоулков. Неужели жнецы забрались в логово к хищнику, атаковали его, заставили зарыться в землю и, убирая за ним разрыхленные комочки почвы, ведут таким оригинальным путем земляные работы?

Кто бы мог подумать, что муравьи используют чужую даровую рабочую силу! Предположение кажется и смешным и невероятным. Наверное, все произошло случайно.

Что же в других строящихся муравейниках? Там я застаю ту же картину. Только в одной норке нет личинки-хищницы, хотя, по всему видно, она здесь была недавно. Этот ход значительно глубже, сбоку сделаны две камеры и путь продолжается, как полагается в молодом, начинающемся муравейнике, к далекой грунтовой воде. Значит, предположение, казавшееся невероятным, правильно.

Какова же судьба личинок жуков-скакунов? Ответили на этот вопрос сами муравьи. Вскоре после раскопок я увидел, как к главному ходу муравейника поспешно мчалось два рослых муравья-воина. Они волокли насмерть искусанную личинку жука-скакуна, их невольного помощника в трудных подземных работах. Какое вероломство!

Тугаи у реки Или стали необыкновенными. Дождливая весна, обилие влаги — и всюду невиданно пышная, богатая растительность. Цветет джида и ее ароматом напоен воздух. Местами фиолетово-алые цветы джингиля закрывают собой все зеленое. Как костры горят розовые тамариски. Покрылись белыми цветами изящные джузгуны, на сыпучих песках красавица песчаная акация, светлая и прозрачная, оделась в темно-фиолетовые, почти черные цветы. Рядом с тугаями полыхает пустыня кроваво-красными маками, светится солнечной пижмой. Безумолчно щелкают соловьи, в кустах волнуются за свое крохотное потомство сороки. Биение жизни ощущается на каждом крошечном клочке земли.

Нынче урожай семян богатый. Муравьи-жнецы потрудились не жалея сил, закрома их кладовых набиты до отказа, у входа в гнезда кучки шелухи — свидетельство изобилия.

Теперь соседям пора бы забыть прошлогодние распри из-за голода. Но старые привычки живучи, укоренились. И два соседних гнезда муравьев-жнецов враждуют. Беда, если чужой попал не на свою территорию. Его схватят, распялят, замучают, казнят. У входа каждого гнезда по-прежнему бегает отряд воинственных солдат. Они не в меру оживлены, мечутся, с размаху бьют раскрытыми челюстями о землю, обстукивают головой всех встречных, как бы желая убедиться, что это свой, обуяны жаждой расправы с чужаками. Возможно, только они, эти солдаты, портят добрососедские отношения двух гнезд, а остальные тут ни при чем?

Между тамарисками рядом два гнезда, недалеко друг от друга. Раньше в густой растительности их не было видно. Теперь же, когда бульдозер провел дорогу, муравьи спешно восстановили свои засыпанные гнезда и оказались на виду, на оголенной земле. У одного гнезда муравьи трясутся как в лихорадке, постукивая друг друга головами, передают сигнал тревоги. На них, оказывается, напали соседи.

Муравьи-хозяева защищаются от налетчиков. Рослые солдаты действуют по-своему. Схватив чужака, оттаскивают его далеко в сторону от муравейника и бросают. Наверное, так легче. Впрочем, так стало легче, потому что земля расчищена бульдозером.

У входа в третий муравейник муравьи странно мечутся, дергаются из стороны в сторону. Это солдаты. Они нападают на чужаков, бьют челюстями. В перерывах между схватками солдаты подают сигнал тревоги: мелко вибрируют головой, постукивают ею встречных жнецов, бегущих за урожаем или возвращающихся обратно. Но сборщики почти не обращают внимания на воинственных собратьев. Междоусобица их не касается. Инстинкт заготовки корма для них превыше всего. Кое-где вояки сцепились друг с другом, грызут ноги, усики, тонкие стебельки, соединяющие грудь с брюшком. Один уже без брюшка, жалкий, уродливый, часто теряя равновесие и опрокидываясь, крутится как сумасшедший, посылая удары во все стороны. Мне кажется, он уже не способен отличать своих от чужих, им управляет предсмертная агония, злоба к врагу. И вот странно: ему даже не отвечают, прощают удары. Зачем с ним драться? Участь его предрешена. Скоро он истощит свои силы и замрет.

Из жилища выползает муравей с зерном и удирает от тех, кто нападает и трясется в возбуждении. Он, оказывается, из другого гнезда. Это вор, и пришел он сюда за чужим добром. Его долгий путь нелегок и лежит через заросли трав. По пути его все время бьют, пытаются отнять ношу. И сколько ударов приходится на его черную броню, пока он не доберется до родного обиталища. Но удивительнее всего, что вокруг, на траве, масса точно таких зерен, подобных утащенному у соседей! Я прослеживаю путь грабителей, и тогда выясняется, что на злосчастный муравейник напали не один, а сразу три соседа. Да и сами терпящие набег заняты тем же. Четыре муравейника, поглощенные заготовкой семян, одновременно тратят массу энергии, чтобы украсть какую-то ничтожную долю запасов у своих соседей.

Здесь прошли обильные весенние дожди, земля покрылась густыми травами. Урожай на них хороший. И сейчас собрано уже немало зерен. К чему же это бессмысленное воровство? Уж не потому ли, что два прошедших года были засушливыми, голодными и муравьи, доведенные до отчаяния, ранее объявили войну друг другу и принялись за самоуничтожение. Сейчас же, продолжая начатую междоусобицу, часть рабочих, вместо того чтобы вместе со всеми собирать урожай, мешает им трудиться, начинает распри, с большим трудом и опасностями ворует заготовленные соседями запасы.

Сколько же надо времени, чтобы угасли инстинкты вражды и вновь наступило миролюбие? Ведь было оно когда-то. Иначе не выросли бы в близком соседстве друг с другом такие большие муравейники. Жестокие нравы управляют муравьиной жизнью!

К гнезду жнецов тянется торная тропа и по ней едва ли не сомкнутым строем шагают муравьи с семенами. Сегодня дует весенний ветер, прохладно, насекомых нет, и я рад случаю посидеть возле трудолюбивых жнецов.

У гнезда валяется несколько умерших стариков-жнецов и убитых муравьев-чужаков, забредших сюда из другого гнезда. Один чужак только что схвачен. На него сзади прыгнул большеголовый солдат, ухватил за талию и с ритмическими покачиваниями силится перепилить ее острыми зубчиками челюстей. Несчастный пришелец не в силах защитить свою жизнь и терпеливо ожидает печальной участи.

Из гнезда выскакивает муравей-рабочий. Он несет в челюстях большеголового солдата и кладет ношу на землю. Большеголовый несколько секунд неподвижен, потом чистит усы и бодро движется в том направлении, в котором его несли. Вскоре он скрывается среди зарослей колючей травы. Проходит несколько минут, вновь появляется носильщик с солдатом и повторяется то же. Только направление другое. Надо последить за большеголовым солдатом. Не зря же его вынесли. Тут что-то есть. И я, не упуская из вида солдата, освобожденного из челюстей рабочего, пытаюсь узнать, чем он намерен заняться.