Позиция шестая. Катюшка, у которой Люба сегодня ночевала (под крики ее маленького сынишки), утром сообщила, что с заработков возвращается муж. Она, конечно, не сказала прямым текстом, что Любе надо выметаться, но это и так было ясно по ее смущенному лицу.

Денег взаймы у Катюшки, к сожалению, тоже не было. Она и так Любу три дня кормила и всячески утешала, несколько раз выслушав от начала до конца историю исчезновения Дениса.

Позиция седьмая и последняя. Пока Люба жила в городе, полгода назад мать неожиданно для всех вышла замуж (а говорила – никогда, никогда, никогда в жизни!), и теперь они вдвоем со своим усатым полковником в отставке жили в однокомнатной квартире в Петровске.

На Новый год мать прислала на адрес фирмы поздравительную открытку с блестками, на которой были изображены два ангелочка под елкой, и у одного из них были для юмора подрисованы черные усы. Это Любу почему-то особенно впечатлило. Вернуться домой, чтобы на корню разрушить их семейную идиллию?

Итак, по всем позициям получалось, что – мат: ни Дениса, ни жилья, ни работы, ни даже крыши над головой на ближайшую ночь. Самая реальная перспектива – двигаться на вокзал и все-таки брать билет на автобус до Петровска.

Здравствуйте, усатый папочка! Неужели вы мне не рады?

– Да не грустите вы так! Все образуется, да? Кстати, зачем вам нужны спички, если и так есть, чем прикурить?

Люба вздрогнула от неожиданности. Она не заметила, когда к ней на скамейку подсел художник. На коленях он держал сложенный мольберт и теперь был одет в какой-то балахон, похожий на плащ-палатку.

– Спички? Чтобы кораблики в луже пускать, – ответила Люба, невесело усмехнувшись.

– А, понятно… Я, когда маленький был, тоже любил так делать, – почему-то нисколько не удивился художник.

Люба промолчала. После «разбора по позициям» у нее окончательно испортилось настроение. Интересно, хватит ли ей денег на билет? В крайнем случае на автобус Катюшка наскребет, добавит, лишь бы уехала.

– Мы ведь до конца не познакомились. Меня зовут Павел Владимирович, – зачем-то сообщил художник. – А тебя – Любовь.

– А фамилия у вас какая? Вы – как, известный художник? Скажу матери: повезло мне, с великим художником познакомилась, – вздохнула Люба.

– Да нет, я не очень великий.

– Мой парень говорил, у нас в городе вообще нет хороших художников. Так, не поймешь что. Картины нужно в Москве покупать, – сказала Люба.

Сказала – и сразу увидела перед глазами лицо Дениса: красивое, немного надменное, с черными блестящими глазами.

– Может, он и прав, – спокойно согласился Павел Владимирович. – А ты хотела, чтобы я твой портрет написал, да? А то я что-то прослушал…

– Да ведь вы все равно не сумеете, – усмехнулась Люба, покосившись на картонку, на которой блестела неровно наляпанная, еще неподсохшая краска. – Меня как-то на Арбате в Москве один художник уже нарисовал. Между прочим, хорошо получилось. Похоже.

– Тогда ладно, – сказал художник, поднимаясь со скамейки. – Смотри-ка, снова дождик начинается. Передавали, сегодня снова может на весь день зарядить.

– Куда это вы? – почему-то испугалась и вскочила вслед за ним Люба.

Ей совсем не хотелось оставаться в сквере одной, да к тому же – под дождем.

– В мастерскую, куда же еще? – пожал плечами художник. – Я с утра даже чаю толком не выпил, торопился погоду ухватить.

И зачем ему, спрашивается, погода, если он все равно рисует всякую отсебятину?

– А можно я тоже с вами пойду в мастерскую? – спросила Люба. – В смысле… картины ваши хочу посмотреть. Я, может, потом что-нибудь куплю.

Павел Владимирович внимательно на нее посмотрел и почему-то вздохнул.

– А-а-а… ну что же, пойдем, – ответил он без особого энтузиазма, – Только тебе неинтересно будет. А чай у меня хороший, цейлонский. И печенье есть. Только скорее, а то снова польет, как вчера…

И тут ливанул дождь!

Художник подхватил свою картонку, мольберт и бегом припустил из сквера, Люба – за ним следом. На ходу он только один раз оглянулся и чуть-чуть задержался, забегая в какую-то подворотню.

Люба натянула куртку на голову и, пробегая мимо витрины, успела подумать, что теперь она на самом деле похожа на цветовое пятно. Красное, блестящее, самое яркое на залитой дождем улице.

Все вокруг сразу перемешалось, пузырилось под ногами, сверкало солнечными бликами – как мокрые краски на картонке у художника.

А сам он стоял в дверях подъезда и нетерпеливо махал рукой.

…Они уже выпили по три чашки чая, и Люба подробно рассказала, какие картины на стенах ей нравятся больше, а какие – нисколько не нравятся.

Давно надо было уходить, но она упорно сидела и делала вид, что не замечает тихих вздохов Павла Владимировича, которого она про себя назвала Павлушей.

В деревне у бабушки, где Люба в детские годы проводила почти каждое лето, так звали одного деревенского дурачка. Он был безобидным и застенчивым, поэтому все дети, от мала до велика, чувствовали над Павлушей собственное превосходство и упражнялись в своем красноречии.

Впрочем, в мастерской, среди картин, Павлуша смотрелся все-таки гораздо лучше. Он переоделся в толстый свитер ручной вязки, расшитый узорами, и сразу стал казаться гораздо симпатичнее и даже моложе. Особенно когда вдруг улыбался детской, какой-то сияющей улыбкой или задумчиво качал головой.

Пока они пили чай, Люба мысленно нарядила Павлушу в джинсовый костюм, модную рубашку, подстригла ему бороду. Потом побрызгала его сверху дорогой туалетной водой и осталась вполне довольна своей виртуальной примеркой. Любой мужчина, попадая в заботливые женские руки, может преобразиться до неузнаваемости.

Но до Дениса ему в любом случае было далеко.

К тому же в том, как Павлуша бережно откусывал печенье и насыпал в чашку сахар, все равно проглядывало что-то старомодное, выдающее человека из другого поколения.

– Сколько же вам лет? – поинтересовалась Люба.

– Сорок восемь. А тебе?

– А мне двадцать… четыре. Вы меня ровно в два раза старше. Хорошая разница в возрасте.

Обычно Люба всем стандартно отвечала, что ей – восемнадцать, но сейчас не стала уменьшать свой возраст. Зачем? С Павлушей можно было обо всем говорить запросто, без всяких церемоний, и он тоже уже называл ее на ты.

Люба снова взяла печенье и стала жевать без всякой охоты – про запас.

– Ну что, немного согрелась? – снова с надеждой спросил Павлуша и посмотрел в окно. – Жаль, что у меня в мастерской отопление отключили. А то бы ты еще быстрее высохла.

Дождь капал уже редкими каплями, и по-хорошему давно нужно было уходить. Вот только вопрос – куда?

Павлуша тоже допил свой чай и уже что-то подправлял на своей картонке. Люба даже не заметила, когда он успел взять в руки кисточку и снова принялся за работу.

И тут ее осенила блестящая идея.

– Послушайте, а хотите, я вам буду позировать? – сказала Люба, удивляясь, почему ей раньше не пришла в голову такая замечательная мысль. – Я видела в кино, это больших денег стоит, а я могу недорого. Все равно я пока сейчас нигде не работаю, у меня как раз времени свободного полно. Ведь я не стеснительная, я и голой запросто могу.

– Лично мне сейчас для работы не нужна обнаженная натура, – отвел глаза Павлуша. – Может, кому-то еще? Нужно у наших ребят спросить.

– Да вы не сомневайтесь, у меня красивое тело, – по-своему поняла его замешательство Люба. – Все так говорят. Хотите, покажу?

– Не надо, я и так вижу, – кивнул Павлуша, скользнув по ней быстрым взглядом. – В принципе если ты хочешь натурщицей поработать, то у нас в «художке» они всегда требуются. Вот только платят за это копейки.

Люба посмотрела на него изумленно, округлив глаза, но вовсе не из-за последних слов.

Надо же, отказался задаром на красивую девушку посмотреть! Нормальные мужики за стриптиз сумасшедшие деньги платят, а ему предлагают, можно сказать, с доставкой на дом. Денис своего точно бы никогда не упустил.