В первую ночь я бросил якорь в заливе Перри у острова Педро Гонсалес.

Рано утром я снова поднял паруса. Свежий, насыщенный дождевой влагой ветер погнал яхту на восток, и я стал подыскивать удобную бухту, в которой можно было бы стать на якорь. Вскоре у острова Сеньора я заметил песчаную косу и начал маневрировать, пытаясь подвести к ней яхту. Стоя на корме, я ногой поворачивал румпель и непрерывно измерял глубину ручным лотом. Выбрав подходящий момент, я привел яхту к ветру, положил руль на наветренный борт, и паруса заполоскали. Я отдал якорь и освободил цепь, которая с грохотом поползла в клюз. Потравив дирик-фал, я убрал грот, потом отдал фалы кливера и стакселя, рывком спустил стаксель и поспешил на нос, чтобы убрать и аккуратно сложить кливер. Яхта стояла на якоре! И так как я проделал все это очень легко, уверенности у меня прибавилось. Я решил спуститься вниз и сделать запись в судовом журнале. Но не тут-то было: голыми ступнями я ощутил подрагивание палубы и понял, что киль бьется обо что-то твердое.

Как выяснилось, я забыл закрепить якорную цепь, она размоталась до конца, и яхту понесло кормой к берегу. Дождь хлестал как из ведра, вода заливала палубу, не успевая стекать за борт. Море вокруг так и бурлило. Когда я понял, что сел на мель у этого голого, необитаемого островка, дождь впервые показался мне холодным. Был отлив, вода быстро убывала, и через два часа «Язычник» сидел на мели уже всем днищем. Устроившись на поручнях, я грелся в лучах солнца, проглянувшего сквозь тучи, и пытался найти какой-нибудь выход. Котята, вымокшие и жалкие, как крысы, понуро ползали у моих ног и, сочувствуя моему горю, скребли когтями накренившуюся палубу.

Мне подумалось, что вот и конец моему путешествию. Я уже слышал торжествующие голоса недоброжелателей: «Вот видите, так я и знал!». Думал я о жене и о том, как вернусь в Панаму без яхты. Несколько часов просидел я на палубе, надеясь, что из-за мыса вдруг появится какой-нибудь корабль и снимет меня с мели. Начался прилив, и нос яхты стал слегка раскачиваться: ясно было, что либо он скоро совсем зароется в песок, либо его занесет ближе к берегу. Вода подбиралась к палубе, она лизала борт, словно ощупывала его. Злой и растерянный, я решил бороться до конца.

Большую часть груза я перенес на берег, прихватив заодно и котят, после чего нос приподнялся и яхта немного выровнялась. Я подставил под носовую часть яхты бочонок с водой, рванул изо всех сил якорную цепь, завел маленький мотор и, когда он затарахтел, пустил его на полную мощность.

Вода продолжала прибывать, и я рассчитывал, что яхта скоро снимется с мели. Спрыгнув в воду, где мне было почти по пояс, я всей тяжестью навалился на ахтерштевень. Нос был свободен, но корма прочно застряла в песке.

Тогда я перенес часть груза с юта на бак. Никакого результата. Прилив кончился, и я решил: теперь или никогда! До отказа повернув рычаг двигателя, я спрыгнул в воду и, напрягая все силы, снова попробовал сдвинуть с места махину весом в три с половиной тонны.

Яхта поддалась на дюйм-другой, потом снова застряла. Я передохнул минутку и опять взялся задело. Дюйм… еще дюйм.., два дюйма… Вконец обессиленный, я прислонился спиной к яхте и уперся ногами в дно. «Язычник» сдвинулся, скользнул вперед и наконец снялся с мели. Судно было спасено.

Посадка на мель была далеко не единственной ошибкой, совершенной мной за ту неделю, которую я провел у Жемчужных островов. У меня было немало промахов. Однажды в сумерках я принял песчаные шхеры близ острова Виверос за грязное пятно на воде, нос «Язычника» с размаху наскочил на песок и высоко задрался кверху. Лишь переждав отлив, мне удалось сняться и выйти на глубокую воду.

Потом произошел случай в Кассайе. Я выбрал место для якорной стоянки у самой деревни, под прикрытием песчаной косы, на глубине двух саженей. В этом и была моя ошибка — в водах, где при отливе уровень понижается на шестнадцать футов, я стал на такой маленькой глубине.

Ночью меня разбудил толчок. По накренившимся еланям каюты, перешагивая через беспорядочно разбросанные вещи, я добрался до люка и увидел, что «Язычник» сидит на мели, глубоко погрузившись в вонючую трясину. Меня окружал сонм каких-то жутких теней, кое-где дрожали тусклые блики лунного света. Нужно было приниматься за работу. Пришлось бродить до колен в вонючем иле, выравнивая яхту разгружать ее, чтобы, когда наступит прилив, она не затонула.

Через три часа, голый и весь облепленный грязью, я с фонарем в руках любовался результатами спасательных работ. Дверь в каюту была закрыта, все люки и порты наглухо задраены. Очистив борта яхты от ила, я привязал у днища два бочонка, из которых специально для этого вылил воду. Тяжелые ящики с провизией я перенес с правого борта, на который накренилась яхта, на левый. Значительную часть груза пришлось перетащить на берег.

Позднее, когда вода начала прибывать и поползла вверх по обшивке яхты, я, увязнув по пояс в грязи, напрягал все силы, чтобы помочь своему суденышку освободиться.

Но самую постыдную оплошность я совершил в бухточке у острова Рей, близ полуразрушенной деревеньки Сан-Мигуель. Я отдал якорь, не закрепив конец цепи, которая у меня на глазах исчезла под водой. Течение несло меня прямо на скалы.

Мотор почему-то никак не запускался. Вскоре «Язычник» ткнулся носом в риф, и мне не оставалось ничего другого, как спустить ялик и на веслах оттащить яхту от опасного места. Но, налегая на весла изо всех сил, я все же не мог побороть течения и отчаянными криками стал призывать на помощь жителей деревни. Вскоре они подоспели на своих каюках, и шесть лодок совместными усилиями вытащили мое судно на середину бухты. Поднявшись на борт, я положил в свой сундучок инструменты и использовал его в качестве временного якоря.

Утром я совершил еще одну ошибку, предложив доллар в награду тому, кто отыщет на дне залива мой якорь. Семь человек бросились в воду и, хотя они рассыпались не менее чем на сто футов, все семеро нашли якорь одновременно, и каждый потребовал доллар! Таким образом, чтобы вернуть якорь и цепь, мне пришлось уплатить семь долларов.

Не проходило дня, чтобы я не сделал какого-нибудь промаха. Но чем дальше, тем уверенней я обращался с парусами, тем лучше знал я свое судно.

В довершение всего я снова потерял якорь. Случилось это в превосходно укрытой бухточке около Забоги. Якорь исчез при весьма загадочных обстоятельствах. В судовом журнале я описал этот случай под заголовком: «Тайна пропавшего якоря». Вот как все это произошло.

В послеполуденную пору я приближался к деревне. Меня заметили издалека, и навстречу вышло несколько лодок. Польщенный столь торжественным приемом, я решил показать свое искусство и проделать недалеко от берега несколько рискованных маневров. В бухте Забога ветра не было, но я влетел туда на всех парусах. Я хотел провести яхту через узкий просвет между двумя лодками и поразить островитян своим мастерством.

«Язычник» быстро бежал вперед, с легким плеском рассекая воду. Я заранее предвкушал удовольствие от удачного маневра. Однако в последний миг, когда лодки были уже совсем близко, весь мой энтузиазм испарился и я передумал, но было уже поздно. Парусные суда не имеют тормозов и не могут делать крутых поворотов, по крайней мере «Язычник» не был к этому приспособлен.

Я рванул румпель и мысленно взмолился: «Только бы яхта сразу послушалась руля». Когда гребцы увидели, что я поворачиваю, они сделали то же самое. Весла дружно ударили по воде. Вместо того чтобы дать мне дорогу, лодки сгрудились еще теснее и плыли прямо на яхту. Впрочем, может быть, мне это только померещилось. Я уже ничего не видел: паруса скрыли от меня все, что происходило впереди. Толчок, треск ломающегося дерева, град испанских ругательств…

Я бросился на бак, предполагая, что одна из лодок серьезно повреждена, увидев же, что обе лодки получили пробоины и тонут, а гребцы барахтаются в воде, совершенно растерялся.