— Неосторожность может не только мне, но и вам принести беду. Вы находитесь в опасности, герр кантор!

— Кантор эмеритус! В опасности? Это не про меня. Сыновьям музы грозит только одна опасность — непризнание их творений. Но мне здесь не станут аплодировать, поскольку никто не знает моих композиций, которые, впрочем, сидят пока еще в моей голове и даже не разложены в партитуры [11].

— Так вы, значит, сочиняете?

— Да, и днем и ночью. Большую оперу для трех театральных вечеров в двенадцати актах, по четыре на каждый вечер. Знаете ли, такая трилогия, как, например, «Кольцо нибелунга» у Рихарда Вагнера [12]… Только в этот раз не у него, а у меня, герра кантора эмеритуса Маттеуса Аурелиуса Хампеля из Клоцше под Дрезденом.

— Разве вы не могли сочинять дома? Что погнало вас в Америку, да еще в Аризону, самый опасный район Дикого Запада?

— Душа, муза, что же еще? Одаренный любимец муз обязан прислушиваться к вдохновению богини.

— Не понимаю. Я прислушиваюсь к голосу разума.

— Потому что природа не одарила вас. С чистым рассудком не сочинишь оперу, да еще с новыми героями, которые никогда раньше не стояли между кулисами и софитами [13]. Там, недалеко от Дрездена, живет мой друг и покровитель, которого здесь прозвали Хромым Фрэнком, и он…

— Хромой Фрэнк? Живет там? Вы его знаете? — неожиданно вырвалось у Сэма.

— Да. Вы тоже?

— А как же!

—Именно он и обратил мой взор на таких героев, которые мне нужны.

— Пожалуй, себя он тоже не забыл. А на кого еще, герр кантор?

— Я прошу вас теперь уже в четвертый или в пятый раз: «герр кантор эмеритус»! Для пущей точности! Чтобы никто не подумал, что я приписываю себе славу заведения, в котором не бываю вот уже два года. Итак, Хромой Фрэнк, о котором дальше пойдет речь, обратил мое внимание, во-первых, на себя самого и, во-вторых, на трех других господ, с которыми он раньше на Диком Западе совершал свои невероятные подвиги, а теперь наверняка встретился снова.

— Кто они?

— Некий вождь апачей Виннету и двое белых охотников прерий: Олд Шеттерхэнд и Олд Файерхэнд.

— Вот так удача! Это же самые знаменитые джентльмены, которых я знаю. Да кто их не знает! А кто еще не имел счастья увидеться с ними — будь он кто угодно — все равно знает о них столько, словно сам всегда находился рядом.

— Так, может, вы мне расскажете о них?

— С величайшим удовольствием! Никто другой не знает о них больше, нежели я, хи-хи-хи! Уверяю вас, вы можете от меня услышать о них столько, что вам хватит на двадцать опер. Правда, музыку к ним вам придется сочинять самому.

— Конечно, конечно! Хромой Фрэнк рассказал мне обо всех приключениях, которые пережил вместе с этими героями, но если я услышу от вас что-нибудь еще, то это несомненно обогатит мой материал.

— Вы узнаете больше, нежели ожидаете. Но вы обмолвились о том, что Фрэнк снова должен был встретиться с ними?

— Да, я это говорил и так полагаю, хотя и не могу утверждать точно. Когда-то я надолго покинул дом, а когда вернулся, обнаружил письмо с парой строчек от Фрэнка. Он приглашал меня как можно быстрее приехать к нему, если я еще не расстался с намерением махнуть с ним в Америку, чтобы лично познакомиться с героями моей оперы. Я тотчас отправился в дорогу, но прибыл слишком поздно. Вилла «Медвежье сало», где он обитал, оказалась на замке, там не было ни души. От соседа я смог узнать только то, что Фрэнк уехал надолго. Само собой, я предположил, что он отплыл в Америку, и вот теперь я здесь собственной персоной.

— Но почему именно в глуши дикой Аризоны? Вы полагаете, что он находится где-то здесь?

— Да. Однажды он рассказал мне о несметных богатствах Аризоны и Невады, не забыв упомянуть, что сам отправится сюда, как только узнает, что кто-либо из его прежних товарищей сделает то же самое. Он переписывается с ними. Раз он так поспешно уехал, да еще и без меня, значит, получил долгожданную весть, вероятно, от Шеттерхэнда.

— И из-за этого вы предприняли такое далекое путешествие?

— Конечно, я уверен, что встречу его здесь.

—Хо! Ваша уверенность и гроша не стоит! Думаете, здесь встретиться легче, нежели там, на родине, между Клоцше и Цитцшевигом?

— А почему нет? Не все ли равно — называть эту землю Саксонией или Аризоной? А почему здесь тяжелее встретиться, чем там?

— Ну и вопрос! Во-первых, речь идет о том, что Аризона и Невада в двадцать раз больше, нежели Саксония, а потом, обстановка… Вы хоть представляете, сколько индейских племен здесь обитают?

— Мне нет до них никакого дела.

— А представляете вы вообще себе эту страну, ее дикие ущелья и каньоны, горную глушь, унылые пустыни, особенно те, что лежат между Калифорнией, Невадой и Аризоной?

— Они меня тоже не интересуют.

— Вы понимаете языки индейцев или здешних белых?

— Зачем? Мой язык — музыка!

— Но дикий индеец едва ли оценит ваше музыкальное дарование! Вы и не подозреваете, какой опасности подвергаетесь, решив разыскивать Хромого Фрэнка.

— Ничто не может угрожать дитю искусства или любимцу муз! Он возносится над обыденностью, как скрипка над контрабасом. Его дыхание — что эфир небесных аккордов, оно не подвержено земным диссонансам [14].

— Ну хорошо. Хотел бы я послушать ваши небесные аккорды, когда индсмен будет сдирать ваш скальп от самых ушей. Здесь, на этой бренной земле, есть только одна музыка! — С этими словами Сэм стукнул ладонью по ружью и продолжил: — Именно этот инструмент издает те самые звуки, под которые танцуют в Аризоне и Неваде, а…

— Танцы — тьфу! — неожиданно прервал малыша кантор. — Кто это вспоминает о них?! Кто угодно, только не истинный деятель искусства! Во время танцев теряешь точку опоры, а потом они способны выжать пот — действо, скажу я вам, весьма неэстетичное.

— Искренне желаю вам не попасть впросак, когда совершенно против вашей артистической воли можно потерять не только точку опоры, но и саму жизнь. К сожалению, есть основания опасаться, что вас очень скоро заставят станцевать гопсер [15], а пот с вас польется в три ручья.

— Это кто же заставит?

— Те господа, что сидят позади нас у бара.

— Зачем?

— Это я объясню вам позже.

— Почему не сейчас?

— Потому что об этом я должен сказать еще и остальным. Дважды повторять, когда нет надобности, я не большой охотник, если не ошибаюсь.

Они покинули поселок и вышли на главную дорогу, которая вела к столице штата. На протяжении всего пути, да и во время разговоров кантор, сидя верхом, не переставал совершать странные движения, немало позабавившие Сэма, веселое настроение которого выдавал озорной блеск глаз. Вскоре они заметили четыре больших, тяжелых фургона, остановившихся впереди. Все поселенцы высыпали наружу, чтобы дать волам передохнуть и немного попастись.

Фуры стояли тесно друг к другу, с обращенными в одну сторону оглоблями, что показалось Сэму большой ошибкой со стороны поселенцев. Ставить повозки именно так в местности, кишащей индейцами и разного рода белым сбродом, — непростительная неосторожность. Мужчины с деловым видом сновали туда-сюда и чем-то занимались. Две женщины возились в тернистых зарослях акации, единственной древесной породе в тех местах, способной поддерживать огонь. Еще две хлопотали у горшков, в которых что-то варилась; несколько детей помогали им. Двое молодых парней черпали ведрами воду, третий осматривал колесо фургона, а четвертый — крепко сложенный мужчина, которому перевалило за пятьдесят и который, несмотря на это, был полон сил и энергии, — стоял в самом центре всей этой суеты, охраняя остальных и время от времени отдавая звучным голосом короткие приказы. Скорее всего он был вожаком отряда.