Неожиданно погас свет в ванной.

Он распластался на кирпичной стене здания. Девушка что-то напевала себе под нос, когда вошла в комнату. Вдруг голос ее резко оборвался, она включила радио. Радио заорало неожиданно громко: Бог мой, она разбудит весь дом! Она продолжала вертеть ручку настройки, пока не нашла то, что хотела, – приятную музыку: много скрипок и труб под сурдинку, а затем только уменьшила громкость. Он ждал. Через минуту она подошла к окну и опустила жалюзи. “Хорошо, – подумал он, – окно она не закрыла”. Он подождал еще немного, а затем пригнулся на площадке пожарной лестницы – так он мог заглядывать в двухдюймовую щель, которую она оставила между нижним краем жалюзи и подоконником.

Девушка еще не раздевалась. На ней было все то же коричневое платье, в котором она ходила вечером в ресторан, но, когда она повернулась и пошла к шкафу, он заметил, что молнию сзади она уже расстегнула. Платье расходилось, оставляя на спине треугольник с вершиной на копчике, треугольник пересекала белая эластичная лента бюстгальтера. По радио транслировали знакомую ей песню, поэтому, когда она открывала шкаф и снимала с крючка ночную рубашку, она подпевала. Она закрыла дверцу, подошла к кровати, села на нее со стороны, которая была ближе к окну, задрала подол и отстегнула по очереди обе резинки. Потом сняла туфли и чулки, подошла к шкафу, туфли положила вниз, а чулки опустила в сумку, висевшую на ручке с внутренней стороны дверцы. Она снова закрыла дверцу, затем, стоя у шкафа и не приближаясь к кровати, сняла платье. В бюстгальтере и трусиках она ушла в другой конец комнаты, где он не мог ее видеть, будто эта маленькая сучка знала, что он наблюдает за ней! Она продолжала напевать. Руки у него вспотели. Вытерев руки о рукав, он продолжал ждать.

Она возвратилась так неожиданно, что испугала его. Она сняла с себя все белье и быстро шла голая к кровати, чтобы надеть ночную рубашку. Боже, как же она хороша! Он и не представлял себе, до чего она хороша. Он смотрел, как она слегка наклоняется и надевает рубашку на голову: когда она выпрямляется, рубашка ниспадает, закрывая ее груди и широкие бедра. Она зевнула, бросив взгляд на часы, снова скрылась из виду и возвратилась с книгой в бумажной обложке. Она легла в постель, чуть разведя ноги, натянула одеяло до колен, взбила подушку, почесала щеку и открыла книгу. Зевнула. Снова взглянув на часы, она видимо, передумала читать, положила книгу на ночной столик и снова зевнула.

Мгновение спустя она потушила свет.

Сначала она услышала голос.

Голос произнес: “Синди”, и на какой-то миг ей показалось, что это во сне, поскольку слово прозвучало еле слышным шепотом. Но затем она снова его услышала где-то над собой и, широко открыв глаза, попыталась сесть, но что-то яростно вдавило ее в подушку. Она открыла рот, чтобы закричать, но чья-то рука зажала его. Она всматривалась в темноту поверх толстых пальцев.

– Тихо, Синди, – произнес голос. – Веди себя тихо.

Рука его зажимала ей рот сильно и плотно. Теперь он взобрался на нее, сев на живот, прижав коленями руки и второй рукой припечатывая ее к подушке.

– Ты меня слышишь? – спросил он.

Она кивнула. Рука продолжала зажимать ей рот, причиняя боль. Она хотела укусить руку, но рот не открывался. Он навалился на нее всем своим весом. Она попыталась пошевелиться, но его ноги и руки держали ее, как клещами.

– Слушай меня, – сказал он. – Я сейчас из тебя все дерьмо выбью.

Она тотчас же поверила ему: ужас сковал ее. Глаза ее постепенно привыкали к темноте. Она уже могла различить над собой его ухмыляющееся лицо. Пальцы его пахли табаком. Правой рукой он по-прежнему зажимал ей рот, а левой сжимал ее грудь. Говоря с ней, он не переставал мять сквозь тонкий нейлон мягкую плоть, время от времени пощипывая сосок. Медленным ленивым голосом он спросил:

– Ты знаешь, за что я буду бить тебя, Синди?

Она попыталась покачать головой, но его рука так крепко сжимала ей рот, что она не смогла и пошевелиться. Она понимала, что скоро расплачется. Ее начала бить дрожь. Он очень грубо мял ее грудь. Каждый раз, когда он сжимал сосок, она моргала от боли.

– Я не хочу, чтобы ты ходила по городу с полицейскими, – сказал он. – Я не хочу, чтобы ты вообще с кем-нибудь шастала, но особенно с полицейскими.

Теперь она видела его лицо ясно. Это был тот же самый человек, который приходил к ней на работу, тот же самый человек, который избил полицейского. Она вспомнила, как он бил полицейского ногой, когда тот упал на пол, и задрожала еще сильнее. Она услышала, как он засмеялся.

– Сейчас я сниму свою руку с твоего рта, – сказал он, – потому что нам надо поговорить. Но если ты закричишь, я убью тебя. Ясно?

Она попыталась кивнуть. Рука его расслаблялась. Он медленно отнимал ее ото рта девушки, сжав в кулак, словно хотел проверить, поймал ли он муху. Она подумала, не закричать ли, но тут же поняла, что в этом случае он обязательно исполнит свое обещание. Он сдвинулся чуть влево, ослабляя давление на ее груди. Потом положил ладони себе на бедра согнутых ног, колени его все еще прижимали ее руки к постели, большая часть его веса все еще приходилась на ее живот. Грудь ее ломило от боли. По телу тек ручеек пота, и на миг ей почудилось, что это кровь: может, он как-то нанес ей травму? Новая волна страха вызвала новую дрожь. Ей стало стыдно за свой страх, но контролировать его она не могла – это был животный страх, молча кричавший о боли и возможной смерти.

– Ты завтра же избавишься от него, – прошептал он. Он сидел на ней, широко расставив ноги.

– От кого? – сказала она. – От кого я...

– От полицейского. Ты избавишься от него завтра же.

– Хорошо. – Она кивнула в темноте. – Хорошо, – повторила она.

– Ты позвонишь ему в участок, какой, кстати, у него участок?

– Восемь... восемьдесят седьмой, мне кажется.

– Ты ему позвонишь.

– Да. Да, позвоню.

– Ты ему скажешь, что больше не нуждаешься в сопровождении полицейского. Ты ему скажешь, что теперь у тебя все в порядке.

– Да, хорошо, – сказала она. – Да, скажу.

– Ты ему скажешь, что уладила все свои дела с другом.

– С... – Она замолчала. Сердце ее бешено билось, она была уверена, что он чувствует, как панически бьется ее сердце. – С другом?

– Со мной, – сказал он с ухмылкой.

– Я... я даже не знаю вас, – сказала она.

– Я твой парень.

Она покачала головой.

– Я твой любовник.

Она продолжала качать головой.

– Да.

– Я не знаю вас, – сказала она и неожиданно расплакалась. – Что вы хотите от меня? Пожалуйста, уходите. Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я не знаю вас. Пожалуйста, пожалуйста.

– Попроси, – сказал он все с той же ухмылкой.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

– Ты скажешь ему, чтобы он больше не ходил за тобой.

– Да, я так и сделаю. Я же обещала.

– Обещай.

– Обещаю.

– Ты выполнишь обещание, – произнес он уверенно.

– Да, выполню. Я же сказала...

Он ударил ее неожиданно и зло. Его правая рука резко поднялась и метнулась к ее лицу. Синди зажмурилась за миг до удара. Она напряглась, широко открыв глаза и сжав зубы.

– Ты выполнишь обещание, – сказал он, – потому что это только начало того, что ты получишь, если не выполнишь.

А затем он начал избивать ее.

Очнувшись, она сначала не могла понять, где она. Синди попыталась открыть глаза, но с ними что-то случилось, глаза не открывались. Щека упиралась во что-то твердое, голова была странно повернута. Она чувствовала сотни отдельных очагов пульсирующей боли, но ни один из них не был, казалось, связан с ее головой или телом. Левый глаз с дрожью открылся. Свет полоснул по узкой щели открывшегося века, которое дальше не открывалось.

Она лежала щекой на коврике и все пыталась открыть левый глаз, ловя исчезающее изображение серого коврика, все еще не понимая, где она, но твердо зная, что с ней произошло что-то ужасное, но пока не зная, что именно. Она неподвижно лежала на полу, чувствуя каждый узел боли: руки, ноги, бедра, груди, нос – все эти узлы составляли узнаваемую массу плоти, которая была ее телом, целым и единым жестоко избитым телом.