С дежурства возвратилась мама. Она подошла к костру:

– Что вы делаете?

– Воробьев варим, – пропищала Светка.

Мама наклонилась над котелком.

– Зачем варите?

– Есть, – объяснила Светка.

Мама молча посмотрела на нее, на меня, на Лешку, взгляд у нее становился все опаснее и опаснее. Я на всякий случай отодвинулся от костра. Но она только сказала:

– До воробьев добрались.

И ушла в дом.

Мы поварили их еще немножко, вынули, они сделались совсем маленькие. Попробовали есть и не смогли. Мы не выпотрошили воробьев, только ощипали, и они оказались горькими. Есть их было нельзя. Зато с Лешкой мы подружились.

Вагонетка стояла на рельсах без движения всю неделю. Но как-то утром я проснулся от грохота и увидел в окно, что две женщины везут ее по переулку. С этого момента грохот под нашими окнами стоял беспрерывный. Особенно вагонетка громыхала, когда ее везли назад пустую. Спать я больше не мог. Лешку тоже, наверное, разбудил этот шум. Он перелез через забор к нам во двор и стал звать меня. Бабушка выглянула, сказала:

– Чего тебе надо? Спит он еще.

Но я не спал, и пока она с ним разговаривала через дверь, я перекинул ноги через подоконник. Лешка увидел и, тихонько насвистывая, зашагал в сторону реки. Я его догнал, и мы молча пошли рядом, молча потом сели на траву и стали смотреть на воду.

– Поедем на самолетное кладбище? – предложил он.

– Поехали, – согласился я.

Но мы остались сидеть. На самолетном кладбище мы были только вчера, мы вообще теперь бывали там часто. За городом по трем подъездным путям каждый день подвозили разбитые самолеты, немецкие и наши. Двор авиационного завода не мог их вместить, и самолеты складывали прямо в поле. Мы лазили по кабинам и фюзеляжам, находили для себя разные интересные вещи. Иногда нам попадались клапаны, металлические штуки, напоминающие по форме докторскую слуховую трубку, но только без отверстия. Для неопытных людей этот клапан ничего не значил, но мы знали, что внутри него находится белое густое вещество, которое нам было очень нужно. Порой мы тратили целый день, чтобы разломить клапан на две части. Мы били по нему и железками и большими камнями и, когда он наконец ломался, хватали половинки и принимались нетерпеливо выковыривать то, что нам было нужно. Маленький кусочек белого вещества, брошенный в лужу, секунду шипел и бегал по воде, а потом вспыхивал.

По вечерам после дождя мы ходили по темным улицам и бросали друг другу под ноги это волшебное вещество. И весь наш путь сопровождался треском и огоньками.

– Или поедем на ту сторону, постреляем? – размышлял вслух Лешка.

– Поедем.

На той стороне у нас была спрятана винтовка, а патроны мы всегда привозили с собой. Вообще у нас было три винтовки, но две мы хранили дома Я под крыльцом, а Лешка на чердаке. Стрелять из винтовки первый раз было страшно. Я не стал прижимать ее к плечу, положил на край лодки, зажмурился и нажал на спуск. Пуля ударилась о воду и, взвизгнув, улетела, а нас с Лешкой обдало брызгами. Но потом Лешка научил меня прижимать приклад к плечу, и хоть винтовка больно отдавала, я теперь ее крепко прижимал и зажмуривал только один глаз.

Мы переправились на лодке на ту сторону и с удовольствием выбрались на обдуваемую ветром, сияющую под солнцем сухую песчаную площадку. В конце площадки был воткнут штык, и на нем висела немецкая каска. Штык немного наклонился, и Лешка послал меня поправить. Каска была вся пробита пулями, и я подумал, что надо нам ее сменить, повесить новую.

Лешка высыпал на песок патроны и сказал:

– Ну, давай, ты первый.

Мы постреляли немного в каску, потом до обеда купались и загорали. Разморенный купанием и солнцем, я вернулся домой и, поев, лег спать. Спал я так крепко, что не слышал ни грохота вагонеток, ни вообще ничего. Проснулся вечером и, когда вышел в переулок, увидел там Лешку. Он сидел на вагонетке и от нечего делать царапал обломком кирпича кузов.

– Покатаемся? – предложил Лешка.

И через минуту мы уже бежали за вагонеткой, потом вскочили на нижнюю раму, уцепились руками за кузов и помчались мимо окон по переулку. Вагонетка остановилась за домами. Мы зашли с другой стороны, снова разогнали ее и снова помчались мимо вздрагивающих от грохота окон. Наверное, вначале все решили, что это рабочие электростанции заступили во вторую смену и вывозят битый кирпич, и поэтому не обратили на нас никакого внимания. А мы катались и выкрикивали разные команды, словно были на танке или на самоходной пушке.

И вдруг, когда мы в очередной раз проносились, уже в сумерках, мимо нашего дома, из калитки выбежал наш сосед, старик со слезящимися глазами, и огрел Лешку по спине метлой. А у меня сбил с головы фуражку.

– Я вам покатаюсь! – крикнул он и побежал за вагонеткой, собираясь огреть нас еще раз.

Мы попрыгали в разные стороны. Я бросился наутек и спрятался за дерево. А Лешка так разозлился, что даже убегать не стал.

– Ты что делаешь? – крикнул он старику.

– Я вам покатаюсь, – погрозил тот метлой. – Люди работают, с ног валятся, а им все игрушки. – Но, подойдя к Лешке, почему-то не ударил, а повернулся, сгорбился и поплелся домой. А Лешка, вместо того чтобы остаться на месте, двинулся следом за ним и, не находя других слов, выкрикивал с разными интонациями:

– Ты что делаешь, а?

Но старик ничего ему больше не ответил, закрыл за собой калитку и скрылся в доме.

Лешка совсем разозлился. Он подошел к вагонетке и стал швырять в кузов куски арматуры, железки, большие камни. И вдруг поднял такую глыбищу, какую можно поднять только с очень большой злости.

– Леш, ты чего это? – попробовал я его остановить.

– Не видишь, что ли?

Я постоял, постоял и стал ему помогать. Потом все-таки опять спросил:

– Леш, а зачем мы это делаем?

– Иди принеси лопату, – приказал он.

– А зачем?

– Тащи, потом узнаешь.

Я сбегал домой за лопатами. Ему принес большую, а себе взял маленькую, саперную. Он зло ухватился за лопату и, как мельница, начал забрасывать в вагонетку мусор. На минуту остановился, вытер вспотевший лоб и объяснил:

– Пусть теперь попробует ударить. Мы работаем… во второй смене. Понял?

Я сразу все понял, и мне стало весело. Мы нагрузили вагонетку, забросили наверх лопаты и повезли. На этот раз на грохот выскочила самая вредная тетка в переулке. Я увидел в руках у нее помойное ведро, понял, что она собирается облить нас помоями, и поскорее отбежал в сторону. А Лешка даже не посмотрел на нее, он только еще ниже наклонился к вагонетке и повез ее дальше. Тетка потопталась, потопталась, сделала вид, что вышла просто так, посмотреть, как другие люди работают.

Я незаметно снова пристроился к Лешке, и он мне ничего не сказал. На обратном пути мы прокатились как следует и снова начали нагружать вагонетку. До темноты мы отвезли еще три штуки, груженные с верхом.

Утром мама разбудила меня и сказала, что нас разыскивает главный инженер. Я испугался, думал, он будет отчитывать за самовольство, за то, что без разрешения брали вагонетку, но он сказал совсем другие слова. Хлопнул Лешку по плечу, положил свою ладонь мне на затылок и улыбнулся:

– Молодцы, ребята. Вот построим клуб, будете бесплатно ходить в кино. Это я вам обещаю.

Если бы главный инженер нас не похвалил, мы, наверное, и не подошли бы больше к вагонетке. Но он вдобавок пообещал нас бесплатно пускать в клуб, и мы на другой день опять заявились в переулок с лопатами. Только начали грузить первую вагонетку – Женька прибежал с параллельной улицы. Мы с ним совсем недавно познакомились. Он был хромой, но бегал не хуже других мальчишек, и мы не замечали, что у него одна нога короче. Только когда он стоял, одно плечо у него было ниже другого.

– Чего это вы делаете? – спросил Женька.

– Не видишь, что ли? – буркнул Лешка.

– Работаем, – ответил я и стал подробно объяснять: – За это нас будут пускать бесплатно в кино, когда клуб достроят.