Ваша маленькая книга, которую я прочел с вели­чайшим интересом, очень трогательна. Я должен ска­зать, что, несмотря на то что это – книга для детей, она одна из самых трогательных, которые я читал о гражданской войне, имевшей место в вашей стране (конечно, я знаю только те книги на эту тему, которые были переведены на французский язык, так что я могу судить очень неполно). Эта небольшая книга еще раз показывает нам, как в вашей стране создается новое человечество, сознательное и свободное. Последние страницы, где вы рассказываете о том, что случилось потом с вашими товарищами и с вами самим, желаю­щим «идти вперед», доставили мне самое большое удо­вольствие.

Жму вашу руку, дорогой товарищ, и желаю вам удачной работы, здоровья и сил.

Ромен Роллан

Вильнев, 19 марта 1936 г.

На главной железнодорожной магистрали, почти у са­мого перрона, блеснул оранжевый огонек, треснул и пото­нул в облаке бурого дыма. Глухо и тяжело ударил взрыв. Посыпались камни, песок, хрустнули станционные стекла.

Над крышей вокзала пронзительно и даже как-то странно пропел еще один трехдюймовый снаряд. Он грох­нулся по ту сторону станции, на постоялом дворе Конд­ратьевых. За ним ударил еще один… Еще. И еще. Сколько их! Они сыпались один за другим, и в густом дыму, который уже закрывал собой десятки домов и сараев, мгновенно вспыхивали огни, напоминавшие грозу, разра­зившуюся ночью.

Совсем недалеко от станции, на воинских путях, по деревянным настилам торопливо заводили в товарные вагоны исхудалых, в коросте, лошадей. Лошади фыркали, ржали, топали копытами и, боязливо озираясь, шли в ва­гоны.

На открытые платформы грузили пушки, кухни, дву­колки.

У самой станции снаряд со свистом вырвал рельс, выво­ротил рыхлую землю и почерневший огрызок шпалы.

В это время из конторы выскочил начальник станции. Он посмотрел на семафор и, схватившись руками за голо­ву, побежал обратно в контору. Шпала, перевернувшись в воздухе, полетела вниз. Она упала возле конторы на­чальника станции, плотно загородив собою тяжелую дверь.

Красноармейцы грузили сено. Вдвоем, втроем они хватали непокорные тюки и со злостью тискали их на платформу.

– Вот, дьявол, как чешет! – сказал красноармеец, на­кручивая обмотку.

– Кури, брат, – предложил ему сосед, доставая из кармана махорку. – Кури! Фронт фронтом, а раз время пришло – кури.

– Какой ты чудной, – сказал другой красноармеец, – какой ты храбрый, ты, видно, и ночью куришь!

– Курю.

– И в заставе куришь?

– Курю. Только я в рукаве, а нет – под шинельку. Без курева не могу. В тот момент голову сымай, хоть режь – закурю.

Вдруг прямо на площадке возле эшелонов упал снаряд. Красноармейцы прилипли к земле. Снаряд рванул. Заржа­ли лошади.

– О гады! – сказал красноармеец, поднимаясь на ноги.

– Кроют, браток… Кабы у нас снарядов двадцать бы­ло, мы бы их…

– Да, кабы у нас… – сказал сосед и сразу повалился на камни. Из руки его выпала папироска.

Красноармеец пристально посмотрел на тело товарища, потом молча взвалил его себе на плечи, как тюк сена, и понес в санитарный вагон.

На платформе человек двадцать красноармейцев искали начальника станции и долго не могли его найти. Они лихо размахивали руками, как саблями.

Начальник станции сунул свое длинное лицо в дверное стекло. Увидев красноармейцев, он быстро отскочил обратно.

– Стоп! – громко крикнул скуластый красноармеец. – Ты куда ховаешься, бисова твоя душа? Стой!

Начальник станции вернулся.

– Вот видите, – лукаво сказал он, остановившись у двери, – шпала дорогу загородила. Я хотел через другую дверь выйти к вам.

– Неправда, – спокойно сказал высокий красноармеец в буденовке, отодвинув ногой шпалу.

– Ты знаешь, что эшелоны задерживать права не имеешь?

– Взять бы да двинуть ему по-свойски, враз бы пути починил!

Но маленький человек в красной фуражке только по­жимал плечами и повторял одно и то же:

– Товарищи, не могу я отправить воинские эшелоны. Все пути позабиты. У семафора снарядами полотно разо­рвало. Что я могу поделать?..

Тут из-за угла вышел обтянутый крест-накрест потер­тыми ремнями начальник эшелонов. Красноармейцы к нему.

– Саботаж разводят станционщики, товарищ коман­дир! Не отправляют! – сказали почти разом красноар­мейцы.

– Почему это не отправляют? – тихо и деловито спро­сил командир.

– Не хотят, – сказал высокий в буденовке.

– Да как же отправлять?.. Все железнодорожные пути уже забиты. Все забиты, – опять забормотал началь­ник станции.

И действительно, у семафора, в той стороне, куда нуж­но было отправлять эшелоны, как назло, у вывороченных рельсов стояла шестерка товарных вагонов.

– А мастеровые почему до сих пор не вызваны?

– Не слушают меня… Отвыкли… Не знаю.

– Ну, так я знаю, – сказал командир не резко, но громко. – Мастеровые помогут нам!

– Что ж, попробуйте, если угодно, – сказал начальник станции, прищуривая один глаз. – Да только выйдет ли? Там, у семафора, снарядом выворотило рельс, товарный состав застрял… Здесь это еще пустяки, а там…

– И там дело немудреное, – вдруг сказал из толпы молодой рабочий.

Он давно уже стоял рядом с начальником станции и прислушивался к разговору.

– Сперва нужно спустить под откос вагоны – те, что у семафора торчат, а потом вызвать дорожного мастера. А рабочих я созову. Надо рельсы менять. Иначе ничего не выйдет.

Он круто повернулся и куда-то побежал.

Начальник станции проводил мастерового хмурым взглядом.

– Куда же он сбежал, мастеровой-то этот? – беспо­койно говорили красноармейцы. – Придет еще или не при­дет?

– Придет, – ответил командир, но видно было, что он и сам сомневается.

Снаряды стали падать у водокачки. Сперва они пере­летали и падали недалеко за железнодорожным поселком, но потом стали ложиться у самой стенки цементной водо­качки.

– Губа не дура! Ишь чего захотели! – сказал коман­дир, показывая красноармейцам на водокачку.

– Форменная дура! Зачем же водокачку-то? – спросил красноармеец.

– А затем, что нашего наблюдателя на водокачке за­метили.

– Вот оно что… – сказал красноармеец, только теперь заметив наблюдателя.

Пушечные выстрелы слышались все сильнее и ближе. В воздухе рвалась шрапнель.

Машинист хмуро выглядывал из окон паровоза и ру­гался:

– Во черт! Паровоз стоит, а не уедешь…

В это время из-за угла станции вынырнул вспотевший мастеровой. За ним быстро шагали седоватый широко­плечий человек – это был дорожный мастер Леонтий Лав­рентьевич – и еще несколько рабочих. Рабочие несли кир­ки, ломы, разводные ключи.

– Товарищ командир, давай людей! – на ходу сказал дорожный мастер.

Командир оглядел красноармейцев и быстро отсчитал человек пятнадцать. Красноармейцы и мастеровые побе­жали к семафору. Бежали, спотыкаясь о рельсы и камни.

– Можно бы и пешком уйти, – говорил командир до­рожному мастеру, догоняя его, – да у меня пол-эшелона тифознобольных, раненых, а бросать их на произвол вра­га – преступление. Не могу.

– Как можно! Если банда доберется до них, всех порежет, – сказал Леонтий Лаврентьевич, вытирая рукавом со лба пот.

– Ничего, отправим. Только бы вагоны убрать, – ото­звался мастеровой сзади.

Подбежали к семафору. Дорожный мастер отрывисто скомандовал:

– Отвинтить болты! Отнять накладки! Заменить шпалу!

Рабочие вывернули болты, разгребли ржавыми лопа­тами щебень и потащили с насыпи обломки рельсов. Двое, трое, шестеро с трудом сбрасывали обломки рельсов дале­ко вниз под крутой откос. Работали молча.

Вдруг у самых вагонов шлепнулся снаряд. Это бело­гвардейцы перенесли на полотно артиллерийский огонь.