Квинн задал себе прямой вопрос: не собирается ли он умереть по той простой причине, что ему надоело жить. Эта неожиданная мысль заставила заработать его сильно атрофировавшиеся мозги, и он буркнул:

— Жалкий трус.

Он кое-как уселся на карнизе, что образовывала в этом месте скала, и здоровой рукой откинул со лба спутанные волосы.

Голова сильно болела. Квинн знал, что получил сотрясение мозга. Период прояснения сознания вот-вот закончится. Вскоре реальность снова начнет тускнеть, расплываться, как происходило уже не раз после падения, и он будет лежать в ступоре, предаваясь грезам, а также воспоминаниям, от которых его не раз уже бросало в пот.

Примерно в шестистах футах под ним шумно заявляли о себе воды реки Тарн, устремлявшиеся по ущелью, чтобы рано или поздно влиться в Гаронну. Чуть выше над ним начиналась относительно ровная площадка. Именно там он стоял под бледным мартовским солнцем, любуясь стеной каньона напротив, глядя на темную воду реки, которая потратила миллионы лет, чтобы проделать дорогу во французских известняках. Квинн пытался ощутить нечто большее, нежели мрачное отчаяние, но даже старинная величественность ландшафта была бессильна помочь ему.

Он вспомнил, как повернулся, вскинул на спину рюкзак и хотел было двинуться дальше, но нога поехала по покрытому мхом камню. Он не помнил самого падения, только медленное выплывание из забытья, ощущение тошноты и удары молота, которым кто-то безжалостно орудовал в его голове. Это было три часа тому назад. Он следил за временем, поглядывая на наручные часы — когда в голове появлялась ясность. При падении он повредил левое запястье. Теперь оно распухло. Собственно, распухла вся рука — от локтя до кончиков пальцев. А может, это был перелом? Так или иначе, он снял часы из-за отека.

Квинн посмотрел на стрелки часов и понял, что уже половина четвертого. Не без труда он поднялся на колени и глянул вверх, на почти отвесные скалы, нависавшие над ним. Восемнадцать футов. Потом шли уступы, впадины, углубления. Жаль, что он не может забраться туда. Рука не подчинялась ему, а стоило подняться на ноги и попробовать двигаться, начинала кружиться голова, заставляя его садиться на место, чтобы не упасть еще раз.

Квинн огляделся. Карниз был в форме полумесяца. В том месте, где находился Квинн, его ширина достигала шести футов. И еще двадцать шагов в длину. Потом ничего. Двигаться можно только вверх. Но как преодолеть эти преграды, когда у тебя нарушена координация движений, а кроме того, нормально работает лишь одна рука?

Тут он подумал, не обманывает ли он себя, — может быть, у него просто отсутствует желание выбраться отсюда, ведь ему было сейчас странным образом все равно, что с ним станется.

Снова на него накатила волна полузабытья, а с ней какие-то галлюцинации из прошлого. В сотый раз он увидел, как по проходу самолета катится граната, чуть подпрыгивая, словно шарик рулетки, выбирающий себе номер-ячейку. Он услышал крики перепуганных пассажиров, отпрянувших от этого страшного предмета, старавшихся вжаться в кресла, исчезнуть. Он увидел, как человек с белым как мел лицом, рядом с которым сидели жена и маленькая дочка, прыгнул вперед в отчаянной попытке накрыть этот шар своим телом. Но граната, словно живая, увернулась, прыгнула под кресло и, прокатившись еще немного, издала свой душераздирающий клич смерти.

Квинн вздрогнул, очнулся и заметил, что он непроизвольно зажал руками уши. С подбородка стекали капли пота — но он дрожал от холода, словно осиновый лист. Квинн снова посмотрел на часы. Четыре часа. Вскоре начнет темнеть, а кроме того, холодать. В его рюкзаке были непромокаемое пальто, плитка шоколада, а также термос с кофе, но от удара он треснул, и кофе вытек. Да, для выживания маловато, мрачно подумал Квинн. Ну, скажем, эту ночь он выдержит, но, похоже, вторая ночевка на холоде сделает свое черное дело.

До Квинна вдруг дошло, что бессмысленно и пытаться вскарабкаться наверх, даже если бы это ему и удалось, потому как он сейчас не на той стороне ущелья. Тут нет дороги, только извилистая узкая тропка, которая, то поднимаясь, то уходя вниз, проходила через ущелья и лощины, выходившие к каньону. На противоположной стороне этой тропинки шла каменная россыпь, потом полоса елей, через которую он проходил. За деревьями начиналась безлюдная и засушливая территория — Косс-де-Межан, и там было так плохо с водой, что те немногие овцы, что паслись в тех краях, выработали привычку обходиться без воды очень подолгу, почти как верблюды в пустыне. Можно было пройти десять миль и не встретить ни души, кроме старика пастуха с женой, единственных жителей заброшенной деревеньки, где когда-то жило несколько десятков крестьян.

Шоссе на северной стороне ущелья, по дну которого бежал Тарн, было примерно в тысяче ярдов от того места, где сейчас находился Квинн. Он даже видел отсюда небольшой отрезок дороги — крутой поворот ярдов в сто. Дважды до этого Квинн начинал махать платком, увидев в одном случае легковушку, а в другом грузовик, но за те десять секунд, что он их видел, и с такого расстояния было просто нелепо надеяться, что на него обратят внимание.

Сел ты в лужу, дружище Квинн, мрачно пошутил он про себя. В лужу из дерьма. Так что лучше не барахтаться. А скушать шоколадку. Очень полезно, как и шпинат. Заряжает энергией. Он начал рыться в рюкзаке и вдруг увидел, как небольшой фургончик, вроде бы «дормобил», начал подъем по излучине шоссе, но затем вдруг остановился. Из него выбрались два пингвина. Квинн обдумал увиденное, потом кивнул головой. Все правильно. Это монахини. Сестры во Христе. Благослови их Господь. Всевышний не оставляет старого доброго Квинна. Ну, сестрички, посмотрите на меня, а я вам помашу платочком.

Он начал размахивать платком — три коротких, три длинных взмаха, глядя на белые овалы лиц в черном обрамлении апостольников. «Пингвины» медленно двинулись по шоссе, потом остановились, похоже, обменявшись какими-то репликами, после чего один из них показал рукой на шоссе. Они двинулись дальше, остановились, потом повернулись и засеменили назад к машине. Там они застыли в каком-то непонятном ожидании, не глядя в сторону Квинна.