Оба придержали лошадей у развилки. Шеридан Росса беспокоился от нетерпения поскорее попасть домой.

Дуайт сказал:

— Может, мы как-нибудь ещё поговорим об этом.

— У меня нет сейчас особых дел. Давай спешимся ненадолго. Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Не стоит... — Дуайт похлопал лошадь по шее. — Незачем спешиваться. Это можно сказать коротко, несколькими словами, если хочешь. Сара долго не проживет.

Росс испуганно посмотрел на него.

— Что?

— Ты обратил внимание, у ребёнка губы чуть синеватого цвета? Не слишком бросается в глаза, но как доктор и как отец, я это заметил. Она родилась с врождённым пороком сердца. Неправильное развитие. Может, даже прободение, не знаю, наверняка не скажешь.

— Боже мой, — сказал Росс. — Боже мой. Боже мой!

Прищурив глаза, Дуайт уставился вдаль, на бесцветное небо.

— Когда, как я, видишь сотни детей, приходящих в этот мир среди бедности, нищеты и лишений, принимаемых какой-то неумелой повитухой, неспособной помочь матери, перекусывающей зубами пуповину, когда та дает ребёнку каплю джина, чтобы не пищал, и все эти дети, или почти все, с самого начала, с первых месяцев жизни, что бы ни случилось позже, совершенны во всех отношениях, то очень странно наблюдать парадокс ребёнка из богатой семьи, которого принимал собственный отец, ребёнка, окружённого заботой и вниманием, как принцесса, а он оказывается ущербным, больным настолько, что излечить его выше человеческих сил.

Длинная речь вырвалась у Дуайта так быстро, что Росс понял — эти или подобные слова его друг повторял про себя день и ночь в течение последних месяцев.

— Дуайт, я не знаю, что сказать. Я думаю... Кэролайн не знает?

— Нет. Я не могу сказать ей. Я обдумывал разные способы. Попытаться осторожно сообщить страшную весть, может, даже написать. Это невозможно. Пусть всё идёт своим чередом.

Росс резко дёрнул вожжи, чтобы заставить Шеридана стоять смирно. Конь тряхнул головой, изо рта у него упала капля пены.

— Не говори Демельзе, — продолжил Дуайт. — Она, конечно, не проболтается, но всё будет написано у неё на лице, тут ничего не поделать.

— Дуайт, это худшее, что с нами случалось — со всеми четырьмя... с тех пор как умерла Джулия. Но прости, мои познания в медицине ограничены всего несколькими примитивными фактами. Ты совершенно уверен?

— К несчастью, да. Ни в чём в этой жизни нельзя быть полностью уверенным, но в этом случае, по крайней мере, вряд ли возможно что-то более определённое. В общей сложности я видел подобное полдюжины раз — правда, больше, когда был студентом в Лондоне. Эту болезнь легко распознать, достаточно приложить к груди ребёнка стетоскоп. Нормальное сердце бьется спокойно, а в сердце Сары слышны шумы.

— Давай я проедусь с тобой, Дуайт.

— Если хочешь. Но не до самого Киллуоррена, а то Кэролайн удивится, что ты не зашёл. А твоё лицо сразу тебя выдаст.

Росс вытер нос перчаткой, и они медленно направились в сторону мельницы Джонаса. Шеридану совсем не хотелось сворачивать в сторону от дома.

— Но она выглядит такой живой и шустрой, кажется, что всё хорошо, — сказал Росс немного погодя. — Болезнь больше никак не проявляется?

— Пока нет. Может и не проявляться. Это просто вопрос времени, Росс, до первой инфекции. Когда бы это ни случилось, сейчас или через год, у её сердца не хватит сил, чтобы справиться.

В июле Дрейка Карна посетили два гостя, один — вполне ожидаемый, другой — неожиданный. Первым был его брат Сэм, которого, как смиренно считал сам Сэм, Бог избрал, чтобы приводить заблудшие души к дверям рая. Он снова и снова получал доказательства Духа божьего в своем сердце и как в зеркале видел славу Христову. Но по скромности никогда не требовал для себя большего, чем мог предложить другим.

Работая на Уил-Грейс сдельщиком, каждую свободную минуту он проводил в часовне или за молитвой вместе с другими членами уэслианской общины или помогал в бытовых проблемах беднякам и больным в Грамблере и Соле. На чужака, приехавшего из Иллагана всего четыре года назад, поначалу смотрели с подозрением, а те, кто не принадлежал к его общине — почти враждебно. Но усердие сломило сопротивление, и теперь он был так же уважаем, как и любой другой, не надирающийся в пивнушке.

Сэм приходил к брату дважды в неделю, хотя по мере того, как росли его обязанности, визиты становились короче. Он дважды отказался от предложения Дрейка стать его партнером в кузнице, сославшись на то, что его призвание не в этом.

В этот вторник Сэм остался дольше обычного, помогая Дрейку крепить к телеге оглобли. Когда работа близилась к концу, он сказал:

— Братец, приятно слышать, что ты снова гуляешь с девушкой.

— Приподними-ка еще разок, — отозвался Дрейк. — А теперь держи ровно, пока я вколочу гвоздь. — Сделав это, Дрейк спросил: — Ты про Розину Хоблин? Я видел ее трижды, но всякий раз случайно. Люди просто болтают, что я с ней гуляю.

— Ну... Не мое дело тебе указывать, Дрейк, хотя я бы с удовольствием посмотрел, как ты женишься на подходящей девушке. Неестественно проводить всю жизнь в одиночестве. Ты знаешь, как я печалюсь, что ты не вернулся в нашу общину, как прежде, но я понимаю, что за последние три года ты настрадался, и мне станет спокойней на душе, если ты начнешь выкарабкиваться из ямы.

Дрейк отступил и нахмурившись посмотрел на телегу.

— На нужном уровне или нет?

— На нужном.

— А с этой стороны? Думаешь, здесь тоже всё как надо?

— Ага... Дрейк, ты еще так молод, но уже хорошо зарабатываешь. День за днем, месяц за месяцем ты рано встаешь, поздно ложишься и ведешь себя осмотрительно. Пусть ты и не стремишься к богатству, но всё равно наживешь скромное состояние. И к чему оно, братец? Я спрашиваю себя, и ты должен спросить себя — к чему всё это?

— Этим вопросом я никогда не задаюсь, — ответил Дрейк.

— Пока еще. Потому что тебе было больно. Но со временем даже самые глубокие раны заживут.

— Ты считаешь?

— Прошу прощения, брат, если я наступил на больную мозоль. Но ежели и так, это ведь из любви к тебе. Временами мне хочется оглядеть весь мир и увидеть, что еще нужно сделать. Не что я желаю сделать, а что должен. Помогать другим — лучший способ спасти себя. Если... если теперь ты помолишься и поверишь, что твой христианский долг — изменить свое положение, стать из холостяка женатым, то я бы сказал, мало кто так тебе бы подошел, как Розина Хоблин.

— Вот так, да?

Сэм оглядел брата. Тот был худощавым, но проведенные в кузнице годы сделали Дрейка физически крепким. Его мышцы были из тех, что сразу не разглядишь, пока они не в деле. А теперь Дрейк пустил их в ход, положив край телеги на низкие козлы, а потом начал выбивать колесную ось.

— Думаешь, я буду подходящим мужем для Розины, если не люблю ее?

— Любовь наверняка придет, брат. Если вы будете делить любовь к Христу, то и между вами появится любовь. А потом, если брак будет благословлен чудесными плодами — детьми, твоя душа станет плодородным садом и ты познаешь истинное предназначение жизни.

— А Морвенна? — спросил Дрейк.

Сэм молчал. Обычно они не упоминали это имя. Тишина прервалась лишь ударом молотка, и ось упала на пол. Дрейк начал прилаживать колесо.

— Морвенна замужем, — сказал Сэм.

— Это я и сам прекрасно знаю.

— Она — жена викария, и у них сын.

— И она живет в аду.

— Дрейк, ты не можешь этого знать.

— Я знаю. Стал бы ты советовать мне найти свой рай и бросить ее в аду?

— Но ты ничего не можешь сделать. Это печально, Дрейк, но ничего не поделаешь. Ты впустую растрачиваешь свою жизнь, всё горюешь и горюешь...

— Ну, иногда я забываю. — Он опустил колесо и вздохнул. — И стыжусь, что забываю слишком часто. Никакая боль и печаль не длятся вечно. Но другая женщина? Это будет куда постыдней и несправедливо по отношению к Розине. Я никогда не смогу отдать ей всё свое сердце.