— Перестань! — буркнул Бела. — Нам лучше заняться подготовкой твоей дальнейшей дороги. Ты полетишь на самолете, с военным эскортом. Разумеется, сначала я должен получить разрешение у правительств стран, над которыми ты будешь пролетать. Это потребует времени. А теперь вернись к себе и от- дохни, я вызову тебя, когда все будет готово.

Язон вышел, все еще чувствуя дрожь во всем теле.

Он провел несколько часов, бродя по замку и его двору. Юноши из свиты Белы делали все, чтобы понравиться человеку со Старой Родины. Нельзя было не удивляться их красочным состязаниям в верховой езде, стрельбе и решении задач. Неясные чувства вызвали у него рассказы о путешествиях по огромным равнинам, по непролазным чащам и через бурные реки к стенам сказочной метрополии — Уннборгу. Песни барда переносили слушателей во времена более давние, чем история, во времена плотоядных обезьян — предков человека.

«Но ведь именно от этих соблазнов отвернулись мы в Эутопии, отказавшись от своего звериного прошлого. Мы — люди одаренные разумом, и в этом сущность нашей человечности.

Я возвращаюсь на родину. Возвращаюсь домой. Домой».

В этот момент какой-то слуга коснулся его плеча.

— Воевода хочет тебя видеть. — В голосе его звучал страх.

Язон задрожал. Что могло случиться? На этот раз его не отвели в тронный зал, Бела ждал его на стене замка. За ним стояли два рыцаря, их лишенные выражения лица скрывались в тени шлемов, украшенных плюмажами.

Взгляд, которым окинул гостя Бела, не предвещал ничего хорошего. Воевода сплюнул Язону под ноги.

— Оттар звонил мне, — сказал он.

— Я… Он сказал…

— Я-то считал, что ты хотел просто переспать с девушкой, ты же почти уничтожил дом, подаривший тебе дружбу!

— Господин!

— Можешь не бояться — ты заставил меня поклясться Троицей… Много лет пройдет, прежде чем я рассчитаюсь с Оттаром за зло, причиненное ему.

— Но…

— Спокойно! Этого и следовало ожидать.

— Ты не полетишь военным самолетом, но эскорт у тебя будет. Машину, которая тебя заберет, придется потом сжечь. А сейчас жди на конюшне, возле той кучи навоза, пока мы не подготовимся.

— Я не хотел никого оскорблять! — воскликнул Язон. — Я не знал…

— Уберите, пока я его не убил, — приказал Бела.

Стейнвик был старым городом. Эти узкие, мощеные улочки, эти мрачные дома видели еще корабли, украшенные изображениями драконов. А с Атлантики дул тот же ветер, соленый и свежий, и именно он прогнал с души Язона остатки горечи, мучившей его до сих пор. Посвистывая, он пропихивался сквозь толпу пешеходов.

Житель Вестфалии или Америки сломался бы после стольких неудач. Разве он, Язон, не потерпел полного поражения? Разве не требовалось теперь заменить его кем-то, кто — по крайней мере, официально — не имел бы ничего общего с Землей? Но в Эутопии отлично понимали причину его неудачи: он совершил ошибку, но его вины в этом не было. Он не совершил бы ее, если бы его лучше проинструктировали; это естественно, ведь на ошибках учатся.

Воспоминания о людях из Эрнвики и Варади — порывистых, щедрых людях, дружбу с которыми он хотел бы сохранить — мучили его еще какое-то время, но он быстро выбросил их из памяти. Были еще и другие миры, бесконечное их количество.

Вывеска затрещала под напором ветра: «Братья Хуньяди и Айвар, судовладельцы». Это был хороший камуфляж в городе, где каждая вторая фирма имела что-то общее с морем. Язон взбежал по лестнице на второй этаж и вытянул руку перед морской картой, прикрепленной к стене. Скрытый аппарат идентифицировал узор его дактилоскопических линий, и дверь, перед которой он стоял, открылась. Комната, где он оказался, была выложена панелями, выдержанными в стиле, господствующем в Стейнвике, но ее пропорции напоминали Эутопию, а на полке простирала свои крылья Ника.

Ника… Ники… Я возвращаюсь к тебе! Сердце Язона забилось живее.

Даймонакс Аристидес поднял взгляд от стола. Язон порой задавал себе вопрос, может ли что-нибудь потрясти этого человека.

— Хайре! — услышал он глубокий бас Даймонакса. — Радуйся! Что привело тебя сюда?

— Мне очень жаль, но я принес плохие вести.

— Да? По тебе не скажешь, что дела идут катастрофически! — Даймонакс поднялся со стула, подошел к шкафу с вином, наполнил пару кубков и устроился на ложе. — Ну, теперь рассказывай.

Язон вытянулся на втором ложе.

— Случайно я нарушил нечто такое, что, мне кажется, является табу первостепенного значения. Можно сказать, мне повезло, что я ушел живым.

— Ну, ну… — Даймонакс погладил свою уже седеющую бороду. — Это не первый такой случай. И не последний. Мы ощупью идем к знанию, но действительность всегда удивляет нас… Во всяком случае, поздравляю со спасением своей шкуры. Мне бы очень не хотелось оплакивать твою смерть.

Они торжественно отлили по нескольку капель из своих кубков и выпили. Человек рациональный может принять необходимость церемонии, так почему бы не взять ее из сферы мифов?

— Ты можешь составить рапорт?

— Да. По пути я упорядочил все в памяти.

Даймонакс включил регистрационный аппарат, произнес несколько каталогизирующих формул и сказал:

— Начинай.

Рассказ Язона был хорошо подготовлен, но пока он говорил, память, помимо его воли, возвращалась к минувшим дням, и прежде всего это была память испытанных впечатлений, переживаний, чувств… Он снова видел волны на самом большом из озер Пенталимны; прохаживался по внутренним галереям замка в Эрнвике с юным Лейфом; видел, как Оттар превращается в зверя; бежал из тюрьмы, оглушив стражника, и дрожащими пальцами заводил машину; мчался по пустой дороге, а потом пробирался сквозь лес; видел, как Бела плюет ему под ноги, и радость, которую он чувствовал при мысли о свободе, превращалась в горечь. Наконец он не выдержал:

— Почему меня не предупредили? Я бы соблюдал осторожность! Мне сказали, что я буду иметь дело с людьми, лишенными предрассудков и здоровыми — во всяком случае, до супружества… Откуда мне было знать?

— Да, это был просчет, — согласился Даймонакс. — Но мы слишком мало занимались парахронией и потому слишком многое считаем очевидным.

— Зачем мы вообще здесь? Чему мы можем научиться у этих варваров? Мы можем изучать бесконечное количество миров, так почему теряем время, занимаясь именно этим? Одним из двух наиболее ужасных, какие мы знаем?

Даймонакс выключил записывающий аппарат. Долгое время оба мужчины молчали. Снаружи доносился грохот колес проезжающих машин, чей-то смех смешивался с мелодией песни. За окнами простирался океан, освещенный солнцем.

— Ты этого не знаешь? — спросил наконец Даймонакс тихим голосом.

— Ну… Научные интересы, конечно, — Язон проглотил слюну. — Прости. Разумеется, деятельность Института основана на разумных принципах. В американской истории мы наблюдаем ошибочный путь развития человека. Полагаю, в этой — тоже.

Даймонакс покачал головой.

— Нет, дело не в этом.

— Тогда в чем?

— Мы учимся здесь чему-то слишком ценному, чтобы отказаться от этого, — ответил Даймонакс. — Это унизительный урок, но немного унижения пойдет на пользу нашей довольной собой Эутопии. Ты не знал этого, поскольку до сих пор у нас не было достаточного количества фактов, чтобы публиковать свои выводы. Кроме того, ты работаешь недавно и первая твоя миссия была в другой истории. Но, видишь ли, у нас есть основания считать, что Вестфалия тоже своего рода Эутопия Хорошая Земля.

— Это невозможно, — прошептал Язон.

Даймонакс улыбнулся и глотнул вина.

— Подумай только, — сказал он, — что нужно человеку? Прежде всего он должен удовлетворить свои биологические потребности: должен иметь пищу, крышу над головой, какие-то лекарства, сексуальную жизнь и наконец жить в среде достаточно безопасной; в этой истории люди не удовлетворяют этих потребностей?

— То же самое можно сказать о любом племени из каменного века. Нельзя ставить знак равенства между удовлетворением потребностей и счастьем.