– Н-нет.

– Так зачем же ты устроила нам эту адскую жизнь?!

Молодая женщина облизала пересохшие губы.

– Я не поняла… И все равно, я никогда не соглашусь быть твоей игрушкой, которую можно укрощать и дрессировать, как собаку или лошадь!

– С таким же успехом я мог бы пытаться укротить тигра, – простонал муж. – Думаю, это было бы гораздо легче. Признаюсь, в тот день я был пьян не только от счастья. Мы все много выпили. После дешевого вина, которое делают во Фридженти, мы решили выпить шампанское, привезенное из Парижа. Нас всех развезло, и мы стали болтать бог весть что. И за это ты собираешься держать на меня обиду до конца дней? Ты разбила мне сердце, когда хотела сбежать от меня в Риме. Ведь я следил за тобой и видел, как ты направилась в корабельную контору… «Покидаю тебя навсегда»! Меня, кто любит тебя больше жизни! Как ты думаешь, кому я посвятил «Итальянскую рапсодию»?

– Прости меня, – разрыдалась Катриона. – Прости! Если бы ты мне сказал. Если бы я только знала о том, что ты пишешь музыку. Мне казалось, ты не способен ни о чем думать, кроме своей политики.

– Я думаю о тебе и о музыке гораздо больше, чем о политике. Однако в Лондоне намного больше музыкантов, чем людей, которые могут выступать в Палате лордов и бороться за социальную справедливость. Детский труд, права женщин… Или ты решила, что права нужны только тебе одной?

Молодая жена никак не могла прийти в себя и произнести хотя бы слово в свое оправдание – ее душили неудержимые рыдания.

– Прости меня, Пьетро. Я стану перед тобой на колени!

– Дурочка, я никогда не хотел видеть тебя на коленях. Только в моих объятиях, Катриона! – Лорд схватил жену и прижал к себе так крепко, что ей стало страшно за ребенка. Осторожно отстранившись, она сказала:

– Отнеси меня в постель, Пьетро. Я хочу быть рядом с тобой.

Когда Питер раздел ее, Катриона предложила:

– Давай не будем ждать три года.

– Нет, – он стиснул зубы. – Я пообещал дать тебе три года и сдержу свое слово.

– Я вовсе не собираюсь бросать пение, писать либретто и любить тебя. У Джессики Уорд, которая играет Маргариту, двое детей. И у нас с тобой все будет.

– Да, будет, – прошептал Питер, – но я сдержу обещание. Мне не хочется, чтобы ребенок стал твоим покаянным даром. Никаких жертв не нужно. Мы сделаем так, как договорились. А сейчас прими все меры предосторожности, а то мне придется уйти.

В ответ Катриона страстно поцеловала мужа, прижавшись к нему всем телом.

– Неужели у тебя хватит сил покинуть меня в такую минуту? – Ее руки скользнули по его телу. – Скажи, неужели ты уйдешь? – повторила Катриона, продолжая ласкать его.

– Прекрати, Катриона. Ради бога… Ах ты, ведьма! Ведьма! – простонал он.

Через некоторое время Питер сказал жене:

– Иди и вымойся, может быть, еще не поздно.

– Ах, мне так хорошо, – она снова прижалась к мужу.

– Катриона!

– Ну, ладно уж. Пожалуй, надо тебе сказать. Мне никуда не нужно идти. У нас будет ребенок.

– Так ты?.. Но ведь мы всегда соблюдали осторожность!

Катриона усмехнулась.

– А ты забыл о той ночи, когда я пришла к тебе в спальню? Я ведь собиралась только поговорить и ничего с собой не взяла.

– Послушай, кажется, ты совсем не против ребенка? – спросил Питер, пристально глядя на жену. – Или это очередная игра?

– Не только не против, но к своему стыду должна признаться, что я безумно счастлива, – смущенно призналась она. – Теперь я вижу, что во мне гораздо больше от итальянской крестьянки, чем можно было предположить. Но это никак не нарушает наших планов. Тебе не о чем беспокоиться – врач сказал, что у меня отменное здоровье!

Питер улегся рядом с женой.

– А творческий дуэт Джилбрайт-Сильвано напишет еще много опер для компании Дарли-Корда и во имя возрождения английского театра.

– Я могу помочь тебе в политической деятельности. Скажи-ка мне, – сказала она, прижимаясь полной обнаженной грудью к плечу мужа и игриво проводя рукой по его бедру, – как ты собираешься бороться за права женщин?

– Расскажу сегодня вечером.

Питер лежал, не двигаясь, а Катриона положила голову на его грудь и продолжала ласкать все его тело.

– Ну, ладно, завтра. Я все расскажу тебе завтра, – пообещал он, чувствуя, что ласки Катрионы становятся все более дерзкими. – А теперь поцелуй меня, Катриона!