Я мог бы и ответить, но не стал этого делать, а лишь попросил:

— Соедини меня с кем-нибудь еще.

— Ничего не выйдет, Скотт. Если хочешь чего, говори мне.

— Меня удивляет, что ты сидишь в отделе. Я-то думал, ты будешь болтаться где-то рядом, чтобы выследить меня, хотя я сомневаюсь в том, что ты можешь выследить кого-нибудь, разве что ребенка.

— Ладно, чего ты хочешь?

Черта с два попрошу я его о чем-нибудь.

— Не вешай трубку, — сказал я, положил свою и отправился домой.

Двойную порцию мяса на ребрышках и хорошенько выспаться. Глядишь, завтра будет более плодотворный день. В каком смысле плодотворный, я не знал, но предчувствовал, что скучать мне не придется.

Вернувшись в свой апартамент-отель, я выпил немного с Полом Энсоном — доктором, живущим на том же этаже через две двери от моей квартиры, у которого всегда был постоянный запас доброго кукурузного виски. Потом я отправился к себе.

На «Амелию» я взглянул с чувством, близким к отвращению. До сих пор она царила в гостиной моей трехкомнатной квартирки. Но по сравнению с пышной красоткой в мастерской Брэйна моя «Амелия» казалась мне слишком вульгарной. Она висит, как войдешь, на правой стене над фальшивым камином, и ее бесстыжие глаза лукаво смотрят вниз, на огромный диван шоколадного цвета, стоящий на толстом ворсистом желто-золотистом ковре, покрывающем пол от стены до стены. Чего только красотка не повидала, так что настала пора от нее отделаться.

В спальне я повесил костюм, вставил растяжки в туфли и засунул все остальное в мешок для прачечной. Расслабившись в горячей ванне, я размышлял о Керригэне, убежденном — или почти убежденном — в том, что я убил Брэйна. Думал я и о том подозрении, с каким на меня смотрел сегодня Джонни Браун, да и некоторые другие. Вспоминал, как матерился Датч и рычал Гарви Мэйс.

Да, сколько бы ванн я ни принял, сколько бы дезодоранта ни вылил на себя, как бы тщательно ни чистил зубы, до какого бы блеска ни начищал туфли, мне придется изрядно потрудиться, чтобы восстановить былую популярность.

В половине девятого утра я уже подъехал к своему офису, предвкушая большой день. Открыв дверь, я застыл, вытаращив глаза и зло чертыхнувшись.

Большой день начался.

Ругался я сначала тихо, потом все громче, пока не завопил во все горло. Помните мой красивый офис? Тот, которым я так гордился? Так его не стало — его разгромили.

Кто-то поработал на славу. Казалось, три-четыре банды умственно отсталых юнцов, иногда называемые крысиными стаями, резвились здесь поочередно. И учинили основательный погром. У меня больше не было офиса. Мне остались только стены, пол и потолок.

Шкафчики-картотеки были повалены и разбиты, хранившиеся в них бумаги разбросаны по всему полу. Красавец письменный стол лежал на боку, с вырванными ножками и изрезанной столешницей. Рядом валялось разломанное на две части вращающееся кресло. Два прекрасных глубоких кресла были искромсаны, и набивка выпущена на ковер. Вернее, на коврики. Ковра не было — повсюду были разбросаны истерзанные темно-синие полоски.

Это не походило даже на обыск — простое варварство, совершенно бессмысленный погром.

Я впал в ярость. Но еще сильнее я был удивлен и ошеломлен. Гнев затуманил мой мозг. Однако я быстро начал оправляться от шока, ко мне вернулась способность мыслить. Я подошел к письменному столу и заглянул в выдвинутые ящики с левой стороны. Пистолет, отобранный мною у Датча, исчез.

Старина Датч, сукин ты сын! Ты забрал наконец свою пушку? Подожди, приятель, я сделаю тебя калекой.

Моя ярость постепенно утихала. Но тут я повернулся и увидел то, чего еще не видел: книжный шкаф был опрокинут, его стенки проломлены, а «Британская энциклопедия», «Кто есть кто» и томики Фрэнка Харриса разодраны в клочья.

А мертвые золотые рыбки лежали на полу среди осколков аквариума. Они уже застыли и высохли и стали похожи на игрушечные, покрытые защитным слоем лака. Теперь я мог сосчитать их всех.

Нет, крыша у меня не поехала, хоть я и был близок к этому. Но разгоравшийся внутри меня огонь готов был выплеснуться наружу. Оглядевшись еще раз, я подошел к телефону и набрал номер Сэмсона. Мне нужен был один адрес, и срочно.

Смех! Набрал номер! Я должен был предвидеть, что телефон мертв. Только сейчас я увидел, где был оторван или отрезан провод — я не стал уточнять. Стоя у разбитого стола и держа телефон в руках, я пытался сложить два и два, когда в дверях остановилась Хэйзел.

— О Боже! — задохнулась она. — Что стряслось, Шелл?

Я не мог положиться на самого себя, боялся открыть рот, боялся заорать на нее.

— Ты знаешь, кто это устроил? — спросила она.

Я кивнул.

— Сочувствую.

— Ага. Хэйзел, тебе лучше пойти к себе. Со мной сейчас не поговоришь.

Она послушно повернулась и ушла.

Через несколько секунд я уронил телефон, последовал за ней в конец коридора и попросил ее соединить меня через коммутатор с Сэмсоном.

— Сэм? Шелл. Сделай мне одолжение.

— У тебя неприятности?

— Личные счеты. Скажи мне домашний адрес Гарви Мэйса, если знаешь. Его нет в телефонной книге, а я не могу терять время.

— Мы многое чего знаем о нем, и адрес тоже. Что за спешка?

— Просто я жажду его повидать.

— С утра пораньше?

— Немедленно.

Было слышно, как он тяжело вздохнул:

— О'кей, Шелл. С тобой не соскучишься.

— И еще, Сэм. Ты знаешь парней по имени Датч и Флем, подручных Мэйса?

— Не все сразу.

— Ладно, достаточно адреса Мэйса.

Через пару минут он сообщил мне адрес: 2038, Уитли-Террас. Шикарный район всего в нескольких кварталах от центра Голливуда. Я поблагодарил Сэма, передал трубку Хэйзел и бросился к «кадиллаку». В любом случае я собирался повидать Мэйса, теперь же я мог провернуть дельце, сочетая приятное с полезным.

Большой коричневый дом на Уитли-Террас, рядом с Грейс-авеню, был расположен почти на верхушке холма, вдали от улицы. Крутая крыша возвышалась над огромным газоном с большим плавательным бассейном в форме почки в центре.

И вообразите только: в доме в разгаре была гулянка! Не то чтобы я считал девять часов утра неподходящим временем для гулянки, но это никак не согласовывалось с моими планами. Не похоже было, чтобы она только начиналась, скорее, подходила к концу.

На газоне стояло с полдюжины столов, ломившихся от бутылок и блюд, и я насчитал около двадцати человек, шатавшихся по лужайке в спортивной одежде и купальниках. Я вылез из машины и зашагал по газону, чуть не наступив на прелестную маленькую брюнетку, свернувшуюся клубочком на траве. Ее юбка задралась выше колен, она еле слышно похрапывала. Наверное, набиралась сил. Я перешагнул через нее и подошел к двум рыжим девушкам с покрасневшими глазами, жадно поглощавшим сандвичи с одного из столов. Оглядевшись и не заметив нигде Мэйса, я предстал перед девушками, что само по себе было волнующе, каким бы мотивом я ни руководствовался.

Утро было теплым, солнышко уже ощутимо пригревало, и обе девушки были одеты в купальники. Та, что стояла чуть дальше от меня, — в закрытый черный без бретелек, а та, что ближе, была в гораздо более интересном наряде. Лифчик и трусики в красно-белую полоску — вероятно, так называемый французский купальный костюм, однако он был слишком смелым даже для Французской Ривьеры. Если она купила это в магазине, оно, наверное, продавалось под девизом: «Любовь» или «Да-да», но, по-моему, она изобрела его сама. Маленькое металлическое кольцо соединяло спереди две половинки лифчика, а два крошечных косячка ткани, служившие нижней частью наряда, соединялись на каждом бедре кольцом большего размера. Ее купальный наряд не оставлял места воображению и позволял видеть ровный загар на всем теле.

Я спросил более интересную, не знает ли она, где Мэйс.

Она крутанулась в мою сторону, ухватилась за стол, чтобы не упасть, и заморгала.