Наконец, Марта осторожно произнесла:

– Это звучит, словно машина.

– Да, да, да. Машина. Да. Есть машина. Есть машина. Есть машина. Да. Да. Машина. Да.

– Подожди. Ты говоришь, что Ио – машина? Что ты – машина? Что ты – Ио?

– Сера трибоэлектрическая. Санки собирают заряды. Мозг Бартон не поврежден. Язык – это данные. Радио – это среда. Есть машина.

– Я тебе не верю.

Шаг, санки за собой, еще шаг, снова санки за собой. Странность ничего в этом мире не меняет. Пусть Марта спятила настолько, что решила, будто Ио – живой и разговаривает с ней, но это не означало, что она должна перестать идти вперед. Она дала слово держаться, и оставалось еще немало миль до того, как она сможет уснуть. Мысль о сне стала поводом пусть чуть-чуть, но увеличить скорость.

Ого! Вперед.

Шагая, Марта вести беседу со своей галлюцинацией, или миражом, или чем оно там было. Иначе было бы невыносимо скучно.

Скучно, и немного страшно.

Поэтому она спросила:

– Если ты машина, то в чем заключается твоя функция? Для чего тебя сделали?

– Узнать тебя. Полюбить тебя. И служить тебе.

Марта растерянно замигала. Затем, вспомнив долгие разглагольствования Бартон о ее католическом детстве, засмеялась. Это была перефразировка ответа на первый вопрос старого балтиморского катехизиса: «Зачем Бог создал человека?»

– Если я продолжу тебя слушать, то неминуемо паду, поддавшись иллюзиям величия.

– Ты. Создатель. Машины.

– Не я.

Какое-то время она шла молча. Затем, когда тишину снова стало трудно выносить, спросила:

– Когда примерно я тебя создала?

– Прошло немало миллионов лет. Прежде чем был создан человек. Лорд Альфред Теннисон.

– Значит, это была не я. Мне только двадцать семь. Ты явно говоришь о ком-то другом.

– Это была. Подвижная. Разумная. Органическая. Жизнь. Ты есть. Подвижная. Разумная. Органическая. Жизнь.

Вдали что-то двигалось. Марта в изумлении подняла глаза. Лошадь. Бледная, призрачно-белая, с развевающимися хвостом и гривой, она беззвучно скакала по равнине.

Марта крепко зажмурилась и тряхнула головой. Когда она открыла глаза, лошадь исчезла. Галлюцинация. Как и голос Бартон-Ио. Она подумала о том, чтобы добавить еще порцию кислорода, но решила, что этот момент нужно оттягивать как можно дальше.

Грустно это было. Раздувать воспоминания о Бартон, пока они не достигла размеров Ио. Фрейд нашел бы, что об этом сказать. Он бы заявил, что она возвеличивает свою подругу до божественного статуса, лишь бы уравновесить то факт, что ей никогда не удавалось победить ее один на один. Он бы сказал, будто она не может смириться с тем, что некоторые люди просто лучше, чем она сама.

Шаг, рывок, шаг, рывок.

Ну ладно, да, у нее проблема с собственным «я». Она просто чересчур амбициозная, замкнутая на себе сука. Ну и что? Учитывая происходящее, ей лучше было бы остаться там, в трущобах Большого Левиттауна. Жить в комнатушке восемь на десять футов (включая санузел) и мириться с работой помощником зубного врача. Порция бурых водорослей на ужин, разбавляемая по воскресеньям крольчатиной. К черту все это. Она была жива, в отличие от Бартон. Согласно любым разумным критериям это делало победительницей именно ее.

– Ты. Слушаешь?

– Нет, не совсем.

Она поднялась на очередной холм. И замерла. Внизу простиралось море расплавленной серы. Черное, исчерченное оранжевыми полосами, оно расстилалось бескрайним полем. Озеро. Дисплей в шлеме показывал разброс температур от минус 230 градусов по Фаренгейту под ее ногами до плюс 65 на краю лавового потока. Такое чудесное, нежное тепло. Температура самой серы была, разумеется, гораздо выше.

Дороги впереди не было.

Они назвали его Озеро Стикс.

Марта потратила полчаса, внимательно изучая карты, пытаясь понять, как она умудрилась забраться так далеко в сторону. Не то чтобы это было совсем непонятно. Раз споткнешься, другой... Мелкие ошибки, которые она совершала, накладывались друг на друга. Давно подмеченная тенденция – шаги одной ногой делать чуть длиннее, чем другой. Этого нельзя предусмотреть с самого начала, рассчитывая свой путь.

В конце концов пришла мысль, что деваться некуда. Она была здесь. На берегу Озера Стикс. В конце концов, она сбилась с пути не безнадежно. Три мили, не больше.

Марту переполняло отчаяние.

Они открыли озеро и дали ему название во время первого облета системы Галилея, так называемого «картографического вылета». Озеро было одним из самых больших замеченных ими объектов, не отмеченных на картах, составленных по данным спутниковых зондов или наблюдений с Земли. Хольс предположил, что это озеро – явление необычайное, что оно достигло нынешних размеров за последние десять лет. Бартон тогда еще сказала, что это было бы интересно проверить. Марта, чтобы не остаться в стороне, присоединилась к предложению. И тогда они добавили озеро к своему списку.

Она так страстно хотела во время первой высадки остаться на борту, так боялась остаться снаружи! Когда она предложила бросить жребий, Бартон и Хольс рассмеялись.

– Я возглавлю первую высадку, – великодушно предложил Хольс. – Затем Бартон возглавит высадку на Ганимеде, а ты – на Европе. Так будет честно? – И он взъерошил ей волосы.

Она тогда почувствовала такое облегчение, такую благодарность! И одновременно стыд. Какая ирония судьбы! Теперь казалось, что Хольс (который никогда бы не сбился с курса так сильно, чтобы выйти к противоположному берегу Озера Стикс) вообще не собирался выходить. Не в этой экспедиции.

– Глупо, глупо, глупо, – пробормотала Марта, не понимая до конца, кого именно она обвиняет – Хольса, Бартон или саму себя. Озеро имело форму подковы и достигало в длину двенадцати миль. И она находилась точно на внутреннем изгибе этой подковы.

Вернуться по своим следам и обойти вокруг озера она не могла. Просто не успела бы к посадочному модулю до того, как закончится воздух. Озеро было достаточно плотным, чтобы его переплыть, но вот вязкость! Сера забила бы радиаторы, и Марта бы мигом сгорела в своем костюме. Плюс высокая температура жидкости. Плюс там могли быть внутренние течения. В общем, по ощущениям это было бы словно плыть в патоке. Медленно, все больше и больше застревая.

Марта села и заплакала.

Спустя немного времени она собралась с духом и начала нащупывать крепление воздушного ранца. Естественно, там был предохранитель, но Марта была хорошо знакома с подобным оборудованием и знала, что если придержать предохранитель большим пальцем и резко дернуть за крепление, оно раскроется, и воздух из костюма выйдет менее, чем за секунду. Движение настолько отчетливое, что молодые горячие астронавты-курсанты взяли привычку изображать его, если кто-нибудь из их товарищей произносит что-нибудь крайне глупое. Это называлось самоубийственным щелчком пальцами.

Способ умереть можно было найти и похуже.

– Построй. Мост. Достаточный. Контроль. За процессом. Построй. Мост.

– Ну да, правильно, просто замечательно. Вот ты и построй. – Отсутствующе произнесла Марта. Если уж не быть вежливой с собственными галлюцинациями... Она не стала заканчивать мысль. Словно какие-то мелкие твари поползли по ее коже. Лучше не обращать на них внимания.

– Жди. Здесь. Отдыхай.

Марта ничего не ответила. Просто сидела, не отдыхая. Собирая остатки мужества. Думая обо всем и ни о чем одновременно. Обхватив руками колени и раскачиваясь взад-вперед.

И не заметила, как уснула.

Про. Снись. Про. Снись. Про. Снись.

– А?!

Усилием воли Марта прогнала дремоту. Неподалеку от нее, в озере, что-то происходило. Некие физические процессы. Что-то двигалось.

У нее на глазах белая корка на краю темного озера вспучилась, из нее показались удлиняющиеся кристаллы. Узорчатые, словно снежинки. Бледные, словно замерзшая сера. Они тянулись и тянулись сквозь жидкую черноту, пока не образовали узкий белый мост, достигавший противоположного берега.