Спит Берлин. Под желтыми фонарями — островки света, а вокруг мгла: не пробивается свет сквозь туман и дождь. Уснул огромный прекрасный город. Утих. Светофор зеленым светом открывает путь всем желающим двигаться вперед.

Но желающих нет.

Прекрасен зеленый светофоров свет в густом тумане. Туман свету другой оттенок дает, словами невыразимый. Грустно, что никому той красоты видеть не дано. Один он, продрогший-вымокший, ею любуется. И совсем грустно оттого, что идти вымокшему надо, а идти некуда. Плохо ему оттого, что весь город огромный — для него вдруг чужим стал. Плохо ему оттого, что за мокрыми стенами — сухие, теплые комнаты, и там, в комнатах, под сухими простынями спят сухие люди, уткнув носы в пуховые перины.

Плохо человеку, у которого нет теплой, сухой комнаты и перины.

А еще вымокший знал: за этим скрипящим фонарем, за этой обклеенной мокрыми афишами тумбой, за этим углом облупленного дома его ждет беда.

Беда, с которой ему не совладать.

— Вам еще налить, товарищ Холованов?

— Нет. Спасибо, товарищ Сталин.

— Тогда к делу. Как идет подготовка испанской группы?

— Без срывов. Девочки усваивают программу вполне удовлетворительно.

— Выбор 13-го?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Думаете, сможем выбрать достойную?

— Их шесть, а нам нужна только одна. У каждой свои сильные и слабые стороны, но одну из шести выбрать можно.

— А если группу увеличить?

— Учебная точка — на шесть кандидатов… В испанской группе — шесть…

— Пусть будет шесть… И одна запасная. А?

— Как прикажете, товарищ Сталин.

— Не приказываю. Смотрите сами. Мне достойный кандидат нужен…

— Запасную в группу ввести можно, но девочки в освоении программы далеко ушли. Сумеет ли новенькая догнать остальных?

— Эта сумеет. Вы же ее знаете.

Где-то далеко скрипит по рельсам загулявший трамвай. Вымокший втянул в себя воздух, задержал дыхание, выдохнул глубоко и решительно повернул за угол. Он всегда шел беде навстречу. Сам.

— И в заключение, товарищ Холованов… Вы мне обещали рассказать что-то интересное про Рудольфа Мессера, что-то такое, чего я пока еще не знаю.

— Агентура докладывает: за Мессером охотятся американцы.

Встал Сталин, подошел к окну и долго смотрел на капли с кристалликами.

— Какие американцы?

— Военная разведка.

— И не могут поймать?

— Не могут. Его никто не может поймать.

— Вы сказали: никто… Разве кроме американцев за ним еще кто-то охотится?

— Британская разведка. Кроме того, абвер, гестапо, криминальная полиция.

Вымокший свернул за угол, и луч карманного фонаря ударил в глаза.

— Стой! И второй луч сквозь частые капли:

— Кто такой? Документ! У своей правой ладони ощутил он сквозь холодные капли горячее дыхание пса и клыкастую липкую пасть. Пес не коснулся его ладони, и пса он не видел, но всем своим существом понял: рядом. Не глядя на зверя (да и все равно не разглядишь ничего в темноте, когда два фонаря в очи), он однозначно определил: ротвейлер, сука.

Подоспел и третий фонарик, маленький, но яркий, и тоже в очи уперся:

— Как на Мессера похож! Мес-сер! Это сам Мессер! Ру-у-уки на стену!

— Странные вещи творятся у нас, товарищ Холованов. Американская разведка охотится за Рудольфом Мессером, британская разведка охотится за Рудольфом Мессером. А почему сталинская разведка не охотится за Рудольфом Мессером?