Конечно, я пришёл сюда не для этого. Я проскальзываю сквозь толпу и нахожу стул в дальнем конце барной стойки, чувствуя на себе дюжины взглядов. По разным причинам — хорошим и плохим — я знаменит. Я — первый Мёртвый, который сразился с чумой, тот, кто положил начало изменениям, которые всё еще распространяются. Я — больной, излечивший себя. И я — монстр, похитивший дочь Генерала Гриджо, который запудрил ей мозги, заставил в себя влюбиться. Я — демон, который заманил на Стадион армию скелетов, стал причиной смерти сотен солдат и который, возможно, лично заразил Генерала Гриджо и сбросил его труп с крыши Стадиона. Из-за меня зомби ходят по их улицам и разглядывают их детей. Я

— причина, по которой всё потеряло смысл.

Я избегаю зрительного контакта со всеми, кроме бармена. Когда он, наконец, кивает мне, я достаю купюру из небольшой пачки, которую мне дал Россо, чтобы помочь «встать на ноги», и кладу на барную стойку.

Он смотрит на меня с тревогой.

– Эээ... что вам налить?

Опять выбор. Еще одна возможность рассказать миру, какой я человек. Во что я одеваюсь? Какую музыку слушаю? Какой у меня любимый напиток?

Я пожимаю плечами и бормочу:

– Алкоголь.

Он берёт стодолларовую купюру, которая в печальной ограниченной экономике Стадиона является всего лишь билетом на выпивку, и наливает мне стопку виски. Я опрокидываю её в оцепеневшее горло и смотрю на столешницу. Толстая сосновая доска полностью покрыта инициалами, рисунками и короткими грубыми переписками. Я изучаю их, как корешки книг, пытаясь представить, какие истории скрываются за ними.

Они простираются дальше и дальше, покрывают всю стойку. Любовь, ненависть, шутки и простое желание быть замеченным — всё это выцарапывалось на

дереве год за годом. Основная часть надписей находится на столешнице, они сталкиваются и перекрывают друг друга, как болтовня на вечеринке, но наклонившись вниз, я замечаю несколько на обратной стороне, как будто они не были предназначены для чужих глаз. В основном это те же признания в любви — Джерри любит Дженни, Дженни любит Джоуи, Джоуи любит Джерри. Но одна надпись притягивает мой взгляд. Кажется, её вырезали и тут же попытались соскоблить. У меня кое-как получается сложить буквы вместе.

Я вздрагиваю. Грудь пронзают холодные иглы. Не знаю, почему это слово отдаётся такой болью; я отвожу глаза. Незамедлительно взгляд перепрыгивает на другие царапины в дальнем углу. Они начерчены так слабо, что в тусклом свете почти незаметны.

Я зажмуриваюсь в надежде, что соленая влага облегчит внезапное жжение в глазах. Когда я открываю их снова, бармен смотрит на меня. Протягиваю ему еще сотню.

* * *

– Р?

Моё имя действует на меня как ведро холодной воды, и я отвожу взгляд от стойки. На секунду комната закружилась, но я останавливаю её и фокусируюсь на Джули.

– Ты что тут делаешь? - спрашивает она. В расплывшихся очертаниях бара её глаза выглядят яркими голубыми маяками, дикими и взволнованными.

– Пью, - не знаю, сколько раз я осушил стакан, стоящий передо мной. Должно быть, всего дважды, но моё тело дает понять, что это его предел, так что, думаю, я пьян.

– Какого хрена, Р? Что случилось на переговорах? Я до сих пор ничего не слышала о Рози, почему ты не нашёл меня?

Я вижу, что она вышла из себя. Понимаю, это странно — я пришёл сюда выпить в одиночестве во время таких важных событий. Я вижу, как она красива: у неё клубничные губы и черничные глаза, персиковый пушок на щеках. Я вижу телевизор позади неё. Дезориентирующая нарезка несвязанных изображений.

Несколько кадров с футболом, несколько отретушированных моделей, сочная вырезка, милый ребёнок, цитата популярного философа на фоне рассвета.

- Р!

По слоям штукатурки на «двери» в моей голове опять разбегаются трещины. Она утверждает, что её не существует: когда дверь перестаёт быть дверью? Когда она приоткрывается! Когда она пылает! Когда распахиваются створки!

Раздаётся вежливый смех как в классическом ситкоме, актёры которого умерли несколько десятков лет назад - смеются толстые глупые мужчины со своими великолепными жёнами.

Джули садится рядом со мной. А кто в этом ситкоме мы? Сирота с пистолетом и её несчастный парень с амнезией? Где наша ложа, куда мы можем подняться? Здесь так холодно...

Она касается моей руки.

– Р. Ты в порядке? Что случилось?

– Я оставил его с ними, - слышу я свои слова. - Они не те, за кого себя выдают. Они хотят сожрать нас, а я оставил его с ними.

– Они хотят сожрать нас? О чём ты говоришь?

– Я знаю их, - бормочу я. - Я знаю их, я знаю...

Никто в Саду больше на меня не смотрит. Поначалу всё были шокированы моим появлением, но теперь вернулись к своим разговорам и просмотру бессмысленной телепередачи, мигающей раздражающим коллажом из каждого свободного угла комнаты. Цитата на фоне пожимающих руки бизнесменов, громко озвученная для всех неграмотных в комнате: «Не спрашивай, зачем тебе это.

Спроси, зачем ты для этого?»

Альпинист без рубашки. Пушистые облака. Шевроле Корвет.

Я тянусь к своему стакану и пытаюсь вытряхнуть на язык последнюю каплю. Джули отпускает мою руку и кладёт её на стол.

– Р, перестань! Мне нужно, чтобы ты сосредоточился. Успокойся и расскажи, что произошло. Мне нужно предупредить охрану?

– Они в курсе. Эван Кёнерли был там. Они сделали так, чтобы мы все ушли. Они знают, что мы не можем сказать «нет». Они знают, что мы боимся.

Мои руки дрожат. Я вытаскиваю последнюю сотню и сую её бармену:

– Ещё.

Джули хватает купюру и засовывает себе в карман.

– Мне нужно ещё!

Мой голос... никогда не был таким громким. Он дрожит, как и мои руки.

Телевизор орёт на меня. Нарезка лучших моментов бейсбольных матчей прерывается на середине звуками r&b — показушный вокалист начинает завывать песню.

– Они лжецы, они хотят прибрать к рукам всё, что мы создали, они...

Джули обхватывает моё лицо ладонями и целует меня. Мои губы не двигаются, но она целует страстно, словно я её любовник, а не окоченевший лунатик с открытыми глазами. Окружающий шум становится мягче. Стихает гул внутри меня. Комната перестаёт кружиться, и в фокусе оказывается милое лицо, крепко прижимающееся ко мне. Наши разумы близки как никогда раньше, почти касаются друг друга.

Она отстраняется и смотрит на меня, не отпуская моего лица.

– Смотри мне в глаза, хорошо? - шепчет она. - Просто смотри мне в глаза и дыши.

Я смотрю в её глаза. Они огромные, круглые, и свет от ламп над барной стойкой отражаются в их синеве, как далёкие звёзды. Я делаю глоток воздуха.

– Дышать полезно, - говорит она. - Это успокаивает. Я знаю, что тебе это в новинку, но попробуй запомнить. Дыши и сосредоточься на дыхании.

Я фокусирую взгляд то тех пор, пока всё позади неё не расплывается. Я думаю о дыхании. После долгих лет бездействия мои лёгкие всё еще болят, но постепенно разогреваются и возобновляют свою работу, извлекая чистый и сладкий О2 и направляя его в мозг, чтобы подпитывать Живые мысли. Каким бы ни было тёмное топливо, которое мой мозг использовал прежде, оно больше подходило для команд и приказов, нежели для прекрасной сложности человеческой личности, надежд и мечтаний.

«Они у меня есть, - говорю я себе, плавая в беззвучном пространстве и держась за Джули, как за спасительный трос. - Никто не сможет их забрать».