или вы закроете его на замок?»

Нам хочется объяснить мальчику. Он не понимает, мы — не библиотекари, мы есть книги. Но даже если сейчас мы нарушим молчание, он не услышит нас. Он слишком занят.

Он сдирает с мужчины слой за слоем, переливая жизнь из его клеток в свои.

Мальчик очень долго боролся с голодом, пытаясь сохранить шаткий баланс, но всему есть предел. Он чувствует, как лекарство циркулирует в голове, щекочет глаза, открывает тайные истины, стучит в душу, но он держит дверь закрытой. Мальчик злится и не готов разговаривать.

Он ест, пока не наедается до отвала, садится на песок и смотрит на кровавую массу. Большая часть человека исчезла, но оставшиеся сухожилия начинают дёргаться. Мальчик не трогал мозг. Этот мозг - как токсичные отходы, пузырящиеся в его черепе, и его нужно уничтожить. Мальчик достаёт из сумки нож и отрезает мужчине голову. Тот открывает глаза. Теперь они стали серыми. Глаза наблюдают за мальчиком, копающим в песке яму. Наблюдают, как он опускает туда голову, наблюдают, как он засыпает их песком. Остаётся небольшой холмик, и мальчик строит из него песчаный дворец и вылазит из-под турника.

Он не забирает ни нож, ни пистолет, ни велосипед. У него нет цели выжить или прогрессировать, он просто ищет. Хотя, он снимает с мужчины тёмные очки и надевает на себя, чтобы скрыть мерцание — доказательство борьбы, которая идёт внутри него. Мальчик возвращается на шоссе. Мужчина, на которого он понадеялся, тлеет на костре, брызгая жиром. Завитки сального дыма поднимаются к звёздам.

Я

ЛЕСА МОНТАНЫ мне знакомы. Я смотрю на деревья, и мои руки и ноги

снова переживают то ощущение, когда на них взбираешься. Кора дугласовой ели с острыми выступами, мелкая наждачка осин, кривые стволы древних и полных тайн сосен.

Мы съезжаем по укрытому тенями склону холма, шум мотоциклов с заглушенным двигателем едва нарушает тишину. Я знаю, что Джули может ехать быстрее, но она притормаживает, позволяя мне задавать темп, так что мы едем, как ребятишки на четырёхколёсных велосипедах, пока не выезжаем на дорогу из гравия, затем на просёлочную, потом на шоссе. Я облегчённо выдыхаю, когда поворачиваю дроссель, и мотоцикл устремляется прочь от этого леса с призраками.

К тому времени, как мы добираемся до аэропорта, солнце исчезает, и на горизонте остаётся только тёмно-розовая полоска. Нора и М стоят, скрестив руки и прислонившись к переднему колесу самолёта, и хмурятся.

–Чё за хрень, Джулез? - спрашивает Нора, взмахивая руками, как вопросительными знаками.

Видимо, Эйбрам опередил нас больше, чем на несколько минут, поскольку грузовая рампа опущена, а мотоцикл стоит внутри. Джули мотает головой - «не спрашивай», и заезжает внутрь. Я еду следом, и мы начинаем закреплять ремни.

Мы подумали, что он хочет забрать самолёт, - говорит Нора, поднимаясь к нам вместе с М. - Я его чуть не пристрелила.

Без него самолёт бесполезен, - бормочет Джули.

Я бы выстрелила в ногу. Может, в член.

Четыре мощных двигателя оживают, наполняя грузовой отсек вихрями пыли.

Джули бьёт кулаком по кнопке закрытия двери.

Так что же произошло? - спрашивает Нора, пока мы поднимаемся по лестнице на верхний ярус.

Он... передумал, - потрясённая неуверенность в голосе Джули даёт Норе понять, что она больше ничего не добьётся.

* * *

Второй взлёт не такой мучительный, как первый. О том, что это не обычный рейс настоящей авиакомпании говорит только отсутствие привычных успокаивающих речей капитана. У нас даже есть стюардесса. Как только мы набираем высоту, по салону с подносом с кубиками карбтеина проходит Спраут.

Хочешь перекусить? - спрашивает она у Норы, сидящей через ряд от нас.

Нет, благодарю, - отвечает Нора.

М берёт один и вертит в руке, словно кубик Рубика, потом откусывает кусочек.

Хочешь перекусить? - спрашивает у Джули Спраут. Джули берёт кубик.

Спасибо, Спраут. Превосходный сервис.

Меня папа послал. Джули смотрит на меня.

Правда? Очень мило с его стороны.

Я думаю, ему стыдно, - говорит Спраут. - За то, что ругался. Хочешь перекусить? - она подталкивает ко мне поднос.

Я беру кубик.

Спасибо.

Пожалуйста.

Она разворачивается и идёт дальше по проходу.

Куда она идёт? - интересуется Джули. Потом я слышу звук открывающейся двери и голос Спраут из конца самолёта.

Хотите перекусить?

Я вскакиваю на ноги, собираясь бежать...

Пожалуйста.

Спраут, широко улыбаясь, появляется в проходе и несёт поднос как опытный профессионал. Она возвращается в кабину к обязанностям второго пилота.

Я сажусь на место. Джули кусает кубик.

Что думаешь, Р? - она задумчиво жуёт. - Она может заниматься этим ещё несколько лет до колледжа, а потом получить учёную степень и уйти в архитектуру. Может, Джоанна и Алекс станут её учениками.

Я вглядываюсь в белоснежный лунный ландшафт моего кубика и чувствую укол голода, будто несколько сантиметров желудка проснулись. Я откусываю и жую, морщась от сухости и непонятного запаха, словно обед из четырёх блюд взбили в один смузи.

Я знаю, - бормочет Джули. - Это не смешно. Я пожимаю плечами, продолжая жевать.

Вроде бы смешно.

Это шутки про мёртвых детей.

Я слышу в её голосе нотку, которая заставляет меня перестать жевать. Я слышал её ещё тогда в доме. Ил, поднявшийся со дна океана.

Суровая оценка, - говорю я ей в затылок и прижимаю Джули носом к окну. - Думаешь, у них есть будущее?

Она молчит, вглядываясь в темноту.

Думаю, есть. Просто мне хотелось бы, чтобы оно у их было не в таком мире.

Может, так и будет, - отвечаю я, но я не могу говорить уверенно. Слова проходят сквозь неё и вылетают в окно как слабый призрак.

Она вытаскивает журнал из кармана перед собой и откидывается назад.

Разглядывает модель на обложке. Таких женщин на земле больше не найдёшь — причёсанная, накрашенная, холёная и подтянутая до такой степени, что в ней больше не узнать человека.

Раньше я читала всё, что могла найти о старом мире, - говорит Джули, перелистывая хрупкие страницы. - Я изучала его, как мифологию. Мне всегда было интересно, какими бы были люди, которых я знала, если бы жизнь была просто кучей вариантов. Во что вы верите, какие у вас приоритеты, где вы живёте и чем занимаетесь... - она останавливается на Бродвейском мюзикле и горько улыбается. - Ты можешь представить себе эти варианты? Ты окружен облаком возможностей, которое ждёт твоего решения.

Она продолжает листать страницы. Рестораны. Фильмы. Музеи. Она останавливается на Университете Мичигана, и её улыбка исчезает.

Мама выросла в этом мире, - она рассматривает пышные фотографии библиотек, арт-студий, истерически смеющихся дружеских компаний. - Она не была

богатой, но жила до распада Америки. Она работала с палитрой, которую я не могу себе представить, - она пробегает пальцами по сморщенной бумаге и выцветшим чернилам. - У неё был этот мир. А потом она его потеряла... - её голос переходит в бормотание. - Это будет преследовать тебя вечно, да? Как можно это отпустить?

Она заталкивает журнал обратно в карман сиденья и на секунду закрывает глаза. Потом открывает и поворачивается ко мне.

Что было в том доме? Я не отвечаю.

Что они пытаются сделать? - она почти умоляет. - Сколько ещё мерзости случится в этом месте? - наверное, я должен попытаться её успокоить, сжать руку и произнести слова утешения, но я смотрю сквозь неё в тёмную дыру окна и вижу могилы и пламя, стальные трубы и коричневые зубы, и...