Поиск
VI
В ущелье девушки толпой
С кувшинами бегут.
Смеются, шутят меж собой,
И на бегу поют:
Эй, воды снеговых вершин,
Спадающие с гор,
Бегущие по дну долин
На луговой простор!
Видали ль яра моего?
Напился ли мой яр?
Прошла ли боль в груди его —
Бессонный сердца жар?»
— «Твой яр, огнем любви спален.
Пришел, воды испил;
Как жаждал он! Но жажды он
Водой не утолил…»
— «С вершин бежит поток седой
В кипучем серебре…
Ах, то — мой яр, то — милый мой
Рыдает на горе!..»
VII
И в сердце у матери выросло вдруг
Глухое сомненье, неясный испуг…
«Давненько Ануш кувшин свой взяла.
Спустилась к ручью — и всё не пришла…
А тучи сгустились, окутали высь,
В ущелья забились, друг с другом сплелись.
И — страшно! — беды не случилось бы с ней.
Немало ведь бродит недобрых людей…
Ануш, ох, бессовестная!» — И встает
Старуха и к краю ущелья идет.
И, ко лбу ладонь прислонивши, кряхтя,
Бесстрашное кличет и кличет дитя.
«Эй, дочка, срамница! Что делаешь ты
В овраге одна средь такой темноты?
Глянь — тучи какие, гроза на пути!
Ты что потеряла, не можешь найти?
Ты слышишь, Ануш? Эй, дочка Ануш!»
И бьет по коленям и охает: «вуш!»[35]
Над пропастью мать, растерявшись, сидит
И вниз с омраченной душою глядит…
А тучи сгустились, окутали высь,
В ущелья забились, друг с другом сплелись,
И — страшно! — беды не случилось бы с ней,
Немало ведь бродит недобрых людей…
VIII
«Ну, пусти меня!.. Слышишь? Мать звала…»
— «О, не уходи! Погоди, молю!..»
— «Ах, пусти, уйду… Я с ума сошла!..
Нет! не любишь ты так, как я люблю;
Только я одна плачу и томлюсь,
Думала — тебя вовсе не дождусь.
Ты совсем, совсем про меня забыл:
С коих пор одна здесь сидела я,
Я ждала, ждала, ты ж не приходил,
Все глаза в тоске проглядела я!
Нет, ты меня
Не слушаешь,
Ты обо мне
Не думаешь…
А я сгорю,
Огнем взовьюсь,
Я растворюсь,
Ручьем прольюсь.
Не знаю я.
Чем стану я,
Коль еще раз
Так буду ждать…
Ива, говорят,
Девушкой была,
Милого ждала,
Милый не пришел.
Стан склонив, как ствол,
Ивой у реки
Сделалась она,
Высохла с тоски…
Шелестя листом
Тонким над водой,
Всё стоит она,
И дрожит она,
И скорбит тайком
Вечно об одном,
Лишь о том, как яр
Милую забыл…»
— «Ах, Ануш, Ануш! упрекаешь ты,
А не знаешь ты
Для кого свою песню я пою,
С кем я говорю?..
И свирель моя, жалуясь без слов,
Чью зовет любовь…
И, когда в мечтах застываю я,
С кем бываю я…
И тоской о ком весь я полонен,
И о ком мой стон…
Ах, Ануш, Ануш! сердца нет в тебе!» —
Юноша пастух
Пал на грудь Ануш, застонал в мольбе,
Замолчал, потух.
IX
«Ануш! Эй, Ануш! скорее иди!» —
Старуха нани вздыхает, кричит.
«Иду я, нани! Иду! Подожди!» —
Ответ в глубине ущелья звенит.
Рассыпались косы у ней по спине,
И пряди упали на щеки в огне,
И вышла из пропасти сквозь облака,
Как лань, убегающая от стрелка.
Кувшин на плече притащила пустой,
И нет на плече у ней для кувши́на
Подстилки. В ущелье осталась она.
Эх, горе-беспечность души молодой.
«Нани, испугалась я! — дочь говорит.
И хочет всплакнуть, да слеза не бежит
Внизу я людей увидала вдали,
Подумала — турки купаться пришли…»
Старуха клянет, досады полна.
Трусливую, глупую дочку свою.
И сходит, бранясь, в ущелье она
С кувшином пустым обратно к ручью.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
(Утро Вознесения)
X
Амбарцум[36] настал. Горы зацвели.
Дно долин горит, как ковер, вдали.
Девушки пошли на горы гулять,
Собирать цветы, песни петь, гадать.
Запах трав смешав
С песней молодой,
Девушки бегут
Пестрою толпой,
Роем мотыльков
Реют меж цветов.
«Амбарцум, яйла,
Яйла-джан, яйла,
Вешний день, яйла,
Яйла-джан, яйла!»
Амбарцум настал,
На горах крутых
Сердцу загадал:
Кто же твой жених?
Ай, джан-пастух, ай, розы цвет, — чей ты есть?
Нет! видит бог и видит свет — мой ты весь!
Вот и ты берешь
Скрытый жребий свой,
Будет всем хорош
Яр твой удалой!
Усы — два нежные ростка, стан красив,
Не горевать тебе, пока яр твой жив!
«Амбарцум, яйла,
Яйла-джан, яйла,
Жар сердец, яйла,
Яйла-джан, яйла!»
Голоса звенят. Девушки поют,
И, храня обряд, жребий достают.
Счастье и любовь выпадут одной,
Горе на душе ляжет у другой.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: