— В девяноста девяти случаях из ста, — вставил Кручинин.

— Достаточно для того, чтобы это стало типическим явлением, совершенно типическим. А впрочем, — спохватился Грачик, прерывая свою мысль, — вы тут не сбалансировали личного с общественным…

— Да, я действительно не договорил, что, ясно всякому, язва преступности в наших случаях мешает великому делу самого великого строительства. Отсюда вытекает: поддержание преступности и даже искусственное её осуждение именно в нашем обществе, в нашей стране является выгодным для наших врагов. Я думаю, что, ежели, не боясь труда и ни времени, разматывать до конца многие уголовных дел, — мы натолкнёмся на их политическую сущность. Конец уголовного клубка, как и в гордеевском деле, нередко уходит за границы нашей страны — из чистой атмосферы социалистического общества в прогнившее болото капитализма. Таков естественный ход вещей. Наша задача, по сравнению с работниками прежнего времени, усложнилась. Нам теперь нужна первопричина преступления. Нам нужна истина в деле, а не только его исполнитель. Мы ищем не только объект кары, а и направление, с которого пришёл враг. Да, мы ищем истину!..

— Верно, замечательно верно, Нил! — горячо перебил его Грачик. Он подошёл сзади к Кручинину и, взяв его за плечи, повернул к себе лицом. Он смотрел в глаза друга, и они показались ему погрустневшими за эти несколько минут настолько, что Грачику хотелось плакать. — Нил, джан мой Нил, вы хотели мне сказать что-то о личном, о вашем собственном.

— Я, тебе? — Кручинин пожал плечами. Его губы тронула усмешка: — Это ты хотел вломиться туда, где не всегда хочется видеть третьего.

— Вот что… Прости…

Грачик снял руки с плеч Кручинина. Кручинин распахнул дверь на веранду.

— Сурен, джан Сурен! Поди сюда! Смотри! Это же чудно, просто удивительно хорошо! Хорошо жить! И надо, чтобы было ещё лучше.

— Это зависит от нас самих, — без особого подъёма ответил Грачик.

— Старая истина, дружище. Но тем удивительнее, что у тебя такой похоронный вид.

— А чему радоваться? — не сдаваясь, пробормотал Грачик.

— Прежде всего тому, что вокруг столько счастья.

— Счастья, говорите?

— Да, да, настоящего счастья. — И тут Кручинин протяжно присвистнул. — А ты все о том же: о «личном счастье» старого, неразумного Нила? Так разве тебе не понятно, где оно, моё личное счастье? — Он за плечи повернул Грачика лицом к саду: — Вон там, в гуще жизни среди людей, там, где они счастливы… Идём туда!