— Да меня сам маршал Жуков… — вырываясь кричит Воскобойников так, что слышно на улице.

— Ну что маршал Жуков, что? — кричит Смирный.

— Чуть не расстрелял, — подначивает Выдра.

Массивного Воскобойникова трудно удержать, а тут еще Смирный вновь загребает горсть костяшек и опять и швыряет ему в лицо. Из дома с визгом вылетает Воскобойникова жена и начинает царапать Смирного. Вова с Колей наконец-то находят себе работу — хватают бабу и держат. Нордост пытается объяснить, что всю эту карусель пора кончать, потому что стыдно.

— Пусть подпишет повестку! — вопит Воскобойников. — А то я приведу его в военкомат с милицией!

— Молча-ать! — вдруг диким голосом кричит Федя Крюков, хватает пустую бутылку и дном бьет ею по столу. К всеобщему удивлению бутылка не разбивается, а пробивает трухлявый стол и застревает в нем.

На этом все начинают успокаиваться. Жена уводит Воскобойникова домой. Вова с Колей ползают по двору, подбирая костяшки, и никак не могут найти дубль-шесть. Смирный собирает рубаху и утирает слезы.

Михаил Борисович начинает разъяснять, что Воскобойников не прав. Слава богу, давно прошли те времена, когда людей попрекали пленом. И надо быть стоеросовой дубиной, чтобы никак не измениться и мыслить какими-то бериевскими категориями одна тысяча девятьсот сорок девятого года.

Но и Смирный тоже не прав — в военкомат надо пойти. Перед сорокалетием Победы туда вызывают всех ветеранов и уточняют адреса для всяких там благ и льгот.

И Выдра тоже неправ — зачем подначивать? У всех свои внутренние психологические комплексы. Черт возьми, не все ли равно, где ты был на войне, если честно исполнял свой долг? А награды такое дело…

— Так они же могли вежливо пригласить, — довольно складно объясняет Смирный. — Зачем приказывать? Пусть соплякам приказывают. И ветеранам. А я не ветеран.

— Как не ветеран? — удивляется Михаил Борисович. — А, ну да…

— Вот так. Не пойду! Пусть как хотят. Меня дома нет.

Вечер безнадежно испорчен. Дубль-шесть так и не нашли, а без него какая игра?

Пенсионеры разбрелись по домам. Их место за столом с торчащей бутылкой водки заняли уже лысые послевоенные сопляки. Они играли в карты и снаряжали Вову с Колей в магазин. Смирный весь вечер чинил рубаху и смотрел в окно. Под столом лежала скомканная повестка. Детишки прыгали через резинку. Ушел к кому-то в гости разодетый Воскобойников с женой. Глухонемой художник под наблюдением дворничихи красил заново ворота, замазывая свою готическую ошибку. Стемнело. Смирный починил рубаху, вышел во двор, подобрал известку, разорвал и выбросил в алебастровую урну. Вернулся домой и стал смотреть программу «Время».

Утром Смирный отправился в гости к Выдре на лодочный причал ловить рыбу. Весь день он сидел на пирсе, дергал бычков и вспоминал, как ехал на подводе, выбираясь из окружения, как был контужен, как пошел куда-то за всеми и вдруг остался один. Бродил два дня не евши, пока не подозвали его немцы и, очень вежливо отняв винтовку, подсадили в грузовик. А там — как сельдей в бочке!.. Вот. А что было потом три с половиной года он к самом деле плохо помнит. Помнит последний день «до», когда подозвали его немцы и подсадили в грузовик, и помнит первый день «после», когда веселые негры на танке проломили ограду и подкатили к бараку. С тех пор негры Смирному симпатичны. А между «до» и «после» было тяжелое сновидение. Так что в самом деле — кому ордена, а кому в морду на.

Выдра с утра тоже на удивление был задумчив и не подначивал Смирного. Во-первых, он вычитал в женском календаре, что домино придумали монахи доминиканского ордена в средние века, и собирался вечером поделиться этим археологическим открытием на заседании генерального штаба; во-вторых, Выдра угрюмо думал о том, что лекарство, верно служившее ему тридцать лет, перестало помогать — вернее, его требуется все больше и больше, и уже не только перед обедом, а и утром, и днем, и вечером, и что без лекарства он, конечно, загнется, но с лекарством загнется еще быстрее; в-третьих, он примеривал к себе сухой закон и недоумевал: как это — совсем ничего не пить? Совсем и ничего… Как это?

За весь день Смирный надергал десяток бычков и собрался уходить, как вдруг на причале появился Нордост.

— Я вас везде ищу, — сказал Михаил Борисович. — Я только что был в военкомате… По своим делам. Просили передать вам записку.

Смирный, пугаясь, развернул записку и прочитал:

«Уважаемый товарищ Смирный! Убедительно прошу Вас зайти сегодня в военкомат в любое удобное для Вас время в комнату N12 для выяснения некоторых личных обстоятельств . Страшный лейтенант Курнаго».

В записке так и написано: «страшный».

— А в чем дело? — пугается Смирный.

— Увидите сами, — уклончиво отвечает Нордост. — Видите: вам не приказывают, а убедительно просят.

Ну, раз просят, думает Смирный. Если просят, то он согласный.

Смирный возвращается домой, открывает шкаф и долго вспоминает, что туда положено одевать. Костюм? Галстук? Думал, думал, а когда надоело думать, отправился в военкомат в чем был — во вчерашней рубахе с разными пуговицами.

Пришел и сунулся прямо по коридору мимо стеклянной кабины, разглядывая номера кабинетов; но из кабины выскочила разукрашенная дама и визгливо спросила:

— Вы куда, гражданин?

— А я не знаю… — развел руками Смирный. — Тут вчера мне надо, так я сегодня…

— Где ваша повестка? Гуляете тут, как по Приморскому бульвару!

— Так я вчера не взял.

— Что значит «не взял»? Воинскую повестку не взяли?!

— Нет! — пугается Смирный. — Вот тут записка.

Дама читает записку и говорит:

— Ага, ясно. Значит, вы и есть тот самый Смирный, который вчера не пришел? Это вас Курнаго вызвал, у него из-за вас служебные неприятности. Но он сейчас уехал по заданию военкома. И ключи от сейфа, наверно, забрал с собой.

— Тогда я пойду домой, — с надеждой говорит Смирный.

— Завтра Курнаго тоже не будет, — соглашается дама. — Приходите в понедельник.

Смирный, весь взмыленный, выскочил на улицу и перевел дух. Закурил и собрался уходить, как вдруг на улице появилась все та же дама и подозвала его: