- Это ты, - еле слышно сказал Артем. - Ты виноват.
- Почему я? - пожал я плечами, стараясь не смотреть ему в глаза. - Сам виноват не меньше.
- Ты первый начал, - еще тише сказал Артем, и я увидел, что лицо его готово сложиться в трагическую мину, вслед за которой раздастся ужасающий рев, и, конечно, упреки родителей, и, конечно, обоюдная вражда до конца вечера - этого еще не хватало!
И тогда я решился на самый крайний, убийственный шаг.
- Послушай-ка, - сказал я как можно спокойнее, - в ведь не было никакого венерянина.
Глаза у Артема широко раскрылись, губы вытянулись в дудочку, будто хотел он свистнуть, хотя свистеть никогда и не умел...
- Врешь, - произнес он трагическим шепотом. - Я сам видел.
- Ха, - сказал я, презрительно сплюнув на тротуар, - что ты видел?
- Все: и ракету, и венерянина, и как он мишку в руки брал. И ребята тоже видели.
- Ха, - повторил я снова, еще громче. - Ничего этого не было. Мы играли, понимаешь? Это была только игра! А ты в нее, дурачок, и поверил.
- Ну и что? - насупился Артем. - Что из этого? Ты сам тоже поверил. А теперь смеешься. Ты свинья последняя, Борис. Так нечестно, нечестно!..
- Не валяй дурака, - разозлился я. - А обманывать себя и думать, что все это правда, по-твоему, честно?
- Отдай медведя! - вдруг заорал Артем так, что стал пунцовым до кончиков ушей.
- Бери, - пожал я плечами. - Пожалуйста. Вон - валяется.
Артем встал на четвереньки и начал подбирать клочья от медведя, и собрал все до последнего лоскутка, а я стоял над ним, и мне, право же, было смешно - что вы хотите, я был старше на целых три года и кое-что смыслил в жизни...
Артем сгреб в охапку остатки игрушки и поднялся с тротуара.
- Я больше никогда не буду с вами играть, - тихо сказал он. - Никогда.
- Привет тебе с кисточкой, - скривился я. - Уж больно ты нам нужен.
Он ничего не ответил, только громко засопел, потом повернулся и засеменил к подъезду.
Я шагал метрах в двух позади, и мне ни капельки не было его жалко.
- Да брось ты эти лохмотья, - сказал я, когда мы подошли к дверям квартиры. - Грязь всякую в дом тащить...
Артем обернулся и как-то разочарованно посмотрел на меня.
- Гад ты, - произнес он, наконец, совсем тихо. - Вот и все.
- От гада и слышу, - огрызнулся я и вдавил а стену черную кнопку звонка.
- Ну, что у вас там стряслось? - спросила мама, открывая дверь. - Боже, до чего вы грязные!.. Где вас только носило? - И вдруг, помрачнев, добавила: - Опять дрались?
Мы ничего не ответили - только чересчур усердно принялись вытирать ноги о половик.
- Ладно, - вздохнула мама, - дело ваше. Идите, сейчас же умойтесь. И живо за стол.
Но Артем первым делом прошмыгнул в комнату и долго возился там, а когда появился в ванной, медведя с ним уже не было - наверное, спрятал где-нибудь, в укромном уголке...
Артем несколько раз плеснул себе в лицо - так, только кончики пальцев чуть-чуть замочил...
- Вымой руки, - приказал я. - Нечего с грязными руками за стол садиться.
Он промолчал, но даже не шелохнулся.
- Вымой руки, - повторил я, повышая голос.
- Катись-ка ты, знаешь, куда? - вдруг прошипел Артем, Он даже побелел от злости.
В другой раз за такой ответ я дал бы ему хорошего щелчка, но тогда только заметил небрежно:
- Пентюх ты, Артем. Был таким и останешься.
И мы чинно пошли на кухню обедать.
Папа сидел за столом и, дожидаясь нас, просматривал газету.
- Ну, теперь все в сборе, - весело сказал он. - Званый обед за круглым столом короля Артура начинается, - и подмигнул нам обоим. - Прекрасная королева, то бишь мама, прошу налить нам в царские тарелки наши царские супы.
Когда мы покончили с супом и уже было принялись за второе, папа повернулся невзначай к окну и вдруг странным голосом произнес:
- Глядите-ка, что это такое?
Я мигом вскочил.
Там, во дворе, посреди цветистой клумбы, точно удивительное дерево, в пять минут вымахавшее до невиданных размеров, стоял _чужой космический корабль_ - я это понял сразу - и блестел на солнце своими синими отполированными боками, как наша ваза из чешского стекла.
- Что это такое? - повторил папа и изумленно посмотрел на нас с Артемом, словно мы могли ответить ему, хотя, нет, кое-что мы, безусловно, знали, но ведь _тогда_ мы только играли, выдумывая все от начала до конца, а теперь - теперь-то не одни мы видели этот Корабль, но и папа и мама тоже видели, и весь дом, наверное, уже всполошился - что мы могли ответить на этот вопрос?
- Ракета, - только и сказал я. - Настоящая. С Венеры.
- Ты так думаешь? - спросил отец.
- Артем, - позвал я. - Артем!
Тот сидел, даже не шелохнувшись, на своем стуле и молчал, и глядел как-то странно, недоверчиво, что ли, чуть ли не с испугом, а губы его снова вытянулись в дудочку, будто он хотел свистнуть, да так и не засвистел...
- Ну да, - сказал он, наконец. - Видали мы...
И вдруг рука его разжалась, и на ладони я заметил плюшевый лоскуток он сжимал его в течение всего обеда, и вот теперь...
- Артем! - крикнул я.
И тут что-то словно лопнуло, оборвалось в напрягшейся, как кусок сильно растянутой резины, атмосфере.
- Врете вы! - с отчаянием закричал Артем. - Врете! - и, вскочив, с ревом бросился вон из кухни.
- Что это с ним? - изумился папа.
А мама уже помчалась вслед за Артемом - успокаивать, утешать...
- Это ты? - спросил папа.
- Что - я?
- Ты наговорил ему чего-нибудь такого?
- Ничего я ему не говорил. Дурак он - вот и все.
- Ох, Борис, - сказал папа, - чувствую, будешь ты у меня сегодня стоять в каземате инквизиции, носом в угол.
- А я ничего не сделал. Ничего-ничего!
- Это ты сам разберешься, когда простоишь целым вечер. И пытать тебя будет твоя совесть.
- Я не сдамся, - буркнул я.
- Тогда твоя совесть с досады умрет, и я, и мама, и Артем - все мы станем тебя презирать.
- Подумаешь, Артем... - начал было я, ко осекся, снова глянув в окно.
Там, во дворе, ничего не было.
Ракета, которую совсем недавно могли видеть все, исчезла, испарилась, вдруг растаяла, как лед на солнцепеке.
- Где она? - охнул я.
- Так-так, - сказал папа. - Вот постоишь в углу и постараешься ответить на этот вопрос. А пока доешь второе - совсем уже застыло.
Я вернулся к столу и, нехотя ковыряя вилкой антрекот, все думал, пытался понять, откуда же взялась эта ракета и, главное, была ли она все-таки на самом деле?
А может, снова кто-нибудь из наших играл (хотя, откуда было отцу, к примеру, знать о наших дворовых забавах?), а остальные, поддавшись азарту игры, лишь поддакивали и умиленно ахали?
Под вечер, когда я все еще отбывал наказание в предназначенном для того углу, ко мне подошел Артем, держа руку за спиной, и сказал вполне миролюбиво - этого карапуза, надо полегать, весьма разжалобили, наконец, мои мучения в проклятой одиночке:
- Устал стоять?
Я хотел было послать его куда подальше, но только кивнул, соглашаясь.
- На-ка, - вдруг произнес Артем и протянул мне что-то мягкое и теплое. - Возьми.
- Что это?
- Мишка. Твоя доля. Здесь ровно половина. И, знаешь, я уже не сержусь на тебя.
"Ну, еще бы!", - подумал я, однако лоскуты взял, и, удивительное дело, мне неожиданно стало очень приятно от мысли, что и у меня теперь есть _своя_ доля чуда...
Так и закончился тот странный день.
С тех пор прошло много-много времени, многое забылось и потускнело. Но одно воспоминание, точнее, даже не воспоминание, а некое радостное ощущение остается постоянно в моей душе - удивительное чувство ожидания, надежда: вот-вот что-то произойдет, случится непременно, нужно лишь дождаться, как уже дождался как-то раз...
Мне кажется, в один прекрасный день я снова, как тогда, подойду к окну и вдруг увижу возле своего дома, над дворовой клумбой, Неведомый Космический Корабль. И ни одна травинка не пригнется под ним - он будет парить над самою землею, я тогда я выбегу ему навстречу и, как сигнальными флагами, взмахну плюшевыми лоскутками, и там, на Корабле, увидят меня и поймут мои сигналы, догадаются, что перед ними - друг.