8 октября 1943

Соленая рыба

Ты зачем к реке меня отправила,
Раз самой прийти желанья нет?
Ты зачем «люблю» сказать заставила,
Коль не говоришь «и я» в ответ?
Ты зачем вздыхала, как влюбленная,
Если и не думаешь гулять?
Рыбой кормишь ты зачем соленою,
Если мне воды не хочешь дать?

8 октября 1943

Последняя обида

С обидой я из жизни ухожу,
Проклятья рвутся из души моей.
Напрасно, мать, растила ты меня,
Напрасно изливала свет очей.
Зачем кормила грудью ты меня?
Зачем ты песню пела надо мной?
Проклятьем обернулась эта песнь.
Свою судьбу я проклял всей душой.
Ответь мне, жизнь: пока хватило сил,
Кто все твои мученья выносил?
Не я ли столько горя перенес,
Пока в моих глазах хватало слез?
Любая тварь вольна нырять и плыть,
Когда захочет жажду утолить.
А мне на смертном ложе не судьба
Запекшиеся губы увлажнить.
Не знал я дружбы… Мне сжимали
   руки
Оковы — не пожатия друзей.
И солнце в миг моей предсмертной
   муки
Мне отказало в теплоте лучей.
Пускай умру, но как перед концом
Я не увижу дочери моей?
Как умереть и не припасть лицом
К родной земле, к могиле матери
   моей?
Зачем в тюрьме я должен умирать,
Своею кровью раны обагрять?
Уж не за то ль, что землю так любил,
Ее тепла совсем лишен я был?
О жизнь! А я-то думал — ты Лейла.
Любил чистосердечно, как Меджнун,
Ты сердца моего не приняла
И псам на растерзанье отдала.
От матери-отчизны отлучен,
В какую даль заброшен я тобой!
Я горько плачу, но моим слезам
Не оросить земли моей родной.
Отчизна, безутешным сиротой
Я умираю тут, в стране чужой.
Пусть горьких слез бежит к тебе
   поток!
Пусть кровь моя зардеет как цветок!

Октябрь 1943

К Двине

Двина! Где взять мне силы, чтобы
   вспять
Твое теченье плавное погнать?
Чтоб я, твоей окутанный волной,
Был унесен на родину, домой?
На гребень бурь всегда стремился я,
Плечом раздвинуть грозовой простор.
Зачем же в рабстве гаснет жизнь моя?
И вынесу ли я такой позор?
О, если бы не только твой поток,
Но жизнь мою поворотить я мог, —
Я б, не колеблясь, повернул ее,
Чтоб снова петь отечество мое.
Нет! Я бы там не только песни пел.
Нет! Я бы там пловцом отважным
   был,
Все трудности бы я перетерпел,
Отдав труду ума и сердца пыл.
На родине и смерть была б легка:
Своя земля укрыла бы, как мать.
И над моей могилой песнь моя
Осталась бы как памятник стоять.
Моя душа не мирится с ярмом.
Одна лишь дума голову гнетет:
«Возьми меня, неси меня, Двина,
В объятиях быстробегущих вод!»
Быть может, утешенье я найду,
Качаясь на седых твоих волнах,
И мой народ любовь мою поймет,
Увидев возвращающийся прах…
Двина, Двина!
   О, если б только вспять
Твое теченье гордое погнать, —
Ты принесла б на родину мою
Меня и песнь свободную мою.

Октябрь 1943

Без ноги

Вернулся я! Встречай, любовь моя!
Порадуйся, пускай безногий я:
Перед врагом колен не преклонял,
Он ногу мне за это оторвал.
Ударил миной, наземь повалил.
— Ты поклонился! — враг
   торжествовал.
Но тотчас дикий страх его сковал:
Я без ноги поднялся и стоял.
За кровь мою разгневалась земля.
Вокруг в слезах склонились тополя.
И мать-земля упасть мне не дала,
А под руку взяла и повела.
И раненый любой из нас — таков:
Один против пятнадцати врагов.
Пусть этот без руки, тот — без ноги,
Наш дух не сломят подлые враги.
Сто ног бы отдал, а родной земли
И полвершка не отдал бы врагу.
Ценою рабства ноги сохранить?!
Как ими по земле ходить смогу?
Вернулся я!.. Встречай, любовь моя!
Не огорчайся, что безногий я,
Зато чисты душа моя и честь.
А человек — не в этом ли он весь?

Октябрь 1943

Варварство

Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными
   глазами
Окинул обреченных… Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня…
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз…
Шумел осенний лес. Казалось, что
   сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг, —
Прижались к матерям, цепляясь за
   подолы.
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной.
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
— Спрячь, мамочка, меня! Не надо
   умирать! —
Он плачет и, как лист, сдержать не может
   дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками
   мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо…
— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? —
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
— Не бойся, мальчик мой. Сейчас
   вздохнешь ты вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет
   больно. —
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой.
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды
   знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей…

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: