Поиск
Октябрь (?) 1943
Утешение
Когда с победой мы придем домой,
Изведаем почет и славу,
И, ношу горя сбросив со спины,
Мы радость обретем по праву.
О нашей трудной, длительной борьбе
Живую быль расскажем детям,
И мы, волнуя юные сердца,
Сочувствие и пониманье встретим.
Мы скажем:
— Ни подарков, ни цветов,
Ни славословий нам не надо.
Победы всенародной светлый день —
Вот наша общая награда.
Когда домой вернемся мы, друзья, —
Как прежде, для беседы жаркой
Мы встретимся и будем пить кумыс
И наши песни петь за чаркой.
Друг, не печалься, этот день взойдет,
Должны надежды наши сбыться,
Увидим мы казанский кремль, когда
Падет германская темница.
Придет Москва и нас освободит,
Казань избавит нас от муки,
Мы выйдем, как «Челюскин» изо
льда,
Пожмем протянутые руки.
Победу мы отпразднуем, друзья,
Мы это право заслужили, —
До смерти — твердостью и чистотой
Священной клятвы дорожили…
Октябрь (?) 1943
Другу
(А. А.)[8]
Друг, не горюй, что рано мы уходим.
Кто жизнь свою, скажи, купил навек?
Ведь годы ограничены той жизнью,
Которую избрал сам человек.
Не время меж рождением и смертью
Одно определяет жизни срок, —
Быть может, наша кровь, что здесь
прольется,
Прекрасного бессмертия исток.
Дал клятву я: жизнь посвятить народу,
Стране своей — отчизне всех отчизн.
Для этого, хотя бы жил столетья,
Ты разве бы свою не отдал жизнь?!
Как долгой ночью солнечного света,
Так жду в застенке с родины вестей.
Какая сила — даже на чужбине —
Дыханье слышать родины своей!
Чем, шкуру сохранив, забыть о чести,
О, пусть я лучше стану мертвецом!
Какая ж это жизнь, когда отчизна,
Как Каину, плюет тебе в лицо!
Такого «счастья» мне совсем не надо.
Уж лучше гибель — нет обиды тут!
Не стану чужаком в краю родимом,
Где даже мне воды не подадут.
Мой друг, ведь наша жизнь — она лишь
искра
Всей жизни родины, страны побед.
Пусть мы погаснем — от бесстрашной
смерти
В отчизне нашей ярче вспыхнет свет.
И этой смертью подтвердим мы верность,
О смелости узнает вся страна.
Не этими ли чувствами большими,
О друг мой, наша молодость сильна?!
И если молодости ствол подрубят,
В народе корни не исчезнут ввек.
И скажут юные:
— Вот так, отважно,
Смерть должен встретить каждый
человек!
Октябрь 1943
Горная река
Что так шумна, бурна,
Стремительна река,
Хоть здесь ее волна
В раскате широка?
О чем ревут валы
В кипенье седины?
То ль яростью полны,
То ль чем устрашены?
Утихнет вдруг, зальет
Окрестные луга
И ласково поет,
Плеща о берега.
То вновь среди теснин
Гремит о валуны,
Спеша в простор долин,
Бросает падуны.
Иль чьею волей злой
Встревожена вода,
Изменчива порой,
Стремительна всегда?
Не удержался я
И у реки спросил:
— Что ты шумишь, кипишь,
Поток смятенных сил?
Ответила река:
— Свободою одной
Я грезила века
В темницах под землей.
В глубоких тайниках
Ждала я сотни лет
И вырвалась в горах
На волю, в мир, на свет.
Накопленную страсть,
И ненависть мою,
И счастье каждый час
Всей мощью волн пою.
Теперь свободна я,
Привольно дышит грудь, —
Прекрасна жизнь моя,
Надежен дальний путь.
Я солнцу песнь пою,
Над рабством я смеюсь, —
Вот почему шумлю
И бурно вдаль стремлюсь.
28 октября 1943
Буря
Взыграла буря, нам глаза слепя;
С дороги сбившись, кони стали.
За снежной пеленой, невдалеке,
Огни деревни засверкали.
Застыли ноги. Средь сугробов нас
Жестокий ветер гнал с налета,
И, до избы какой-то добредя,
Мы принялись стучать в ворота.
Казалось: не согреться нам…
И вот
В избе гостеприимной этой
Теплом нежданным нас встречает печь
И лампа — целым морем света!
Хотелось нам добраться через час
До станции, но вьюга в поле
Дорогу мигом замела, и мы
Сюда попали поневоле.
В избу мы вносим холод, и в сердцах
Мы проклинаем ветер жгучий.
И тут, улыбку нам даря,
она
Выходит, как луна из тучи.
Взглянул и замер я.
Глаз отвести
Не в состоянье.
Что со мною?
Казалось мне: я встретился с Зухрой.
Казалось мне: я встретился с Лейлою.
Не описать мне красоты такой.
Чтó стройный тополь перед нею?
А брови серповидные ее?
А губы — лепестков нежнее?
Не описать мне этих нежных щек,
Ни этих ямок, ни румянца,
Ни темно-карих глаз… Не описать
Ресниц порхающего танца.
Нет, все не то…
Здороваясь, она
Нам взгляд глубокий подарила,
И вдруг согрелся я, и сердце вновь
Наполнилось кипучей силой.
Снег застил нам луну, и долго мы,
С дороги сбившись, шли по кругу.
Нас вьюга чудом привела к луне,
А мы бранили эту вьюгу!
И девушка за стол сажает нас
И медом потчует и чаем.
Пускай тяжелый путь нам предстоит, —
Сидим и юность вспоминаем.
Утихла вьюга. На дворе — луна.
Мой друг накинул свой тулуп на плечи,
Заторопился, точно протрезвев,
Прервал взволнованные речи.
Мы тронулись.
Как тихо! И плывет
Луна в мерцающей лазури.
Ах, для чего мне тихая луна!
Душа моя желает бури!
И сердце ноет, что-то потеряв,
Встают виденья пред глазами,
Клубится пламя в сердце у меня —
Ветров и ураганов пламя.
Зачем ты, вьюга, завела меня
В поля бескрайные, чужие,
Свалила с ног и бросила меня
В ее ресницы колдовские?
Моя луна осталась позади,
В снегу летучем потонула,
И слишком быстро молодость моя,
Так быстро в бурях промелькнула.
Пускай тебя швырнет то в жар, то в
лед,
Закружит в поле…
Разве наши
Стремительные бури во сто крат
Застоя тихого не краше?
вернуться
8
Стихотворение обращено к татарскому детскому писателю Абдулле Алишу, вместе с которым Муса Джалиль воевал. Алиш тоже был в плену и расстрелян фашистами в сентябре 1944 г. в Берлине.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: