Что же это такое? Сделали, что ли, эти работающие люди что-нибудь очень преступное, за что они так наказаны? Или это удел всех людей? А те, которые проехали в колясках и на велосипедах, сделали или еще сделают что-нибудь особенно полезное и важное, за что они так награждены? Нисколько! напротив, те, которые так напряженно работают, большей частью нравственные, воздержанные, скромные, трудолюбивые люди; те же, которые проехали, большею частью — развращенные, похотливые, наглые, праздные люди. А все это так только потому, что такое устройство жизни считается естественным и правильным в мире людей, утверждающих про себя или то, что они исповедуют закон Христа любви к ближнему, или то, что они культурные, то есть усовершенствованные люди.

И такое устройство существует не только в том уголке Тульского уезда, который живо представляется мне, потому что я часто видаю его, а везде, не только в России от Петербурга до Батума, но и во Франции — от Парижа до Оверна, и в Италии — от Рима до Палермо, и в Германии, и в Испании, и в Америке, и в Австралии, и даже в Индии и в Китае. Везде два или три человека на тысячу живут так, что, ничего не делая для себя, в один день съедают и выпивают то, что прокормило бы сотни людей в год; носят на себе одежды, стоящие тысячи, живут в палатах, где поместились бы тысячи рабочих людей; тратят на свои прихоти тысячи, миллионы рабочих дней; другие же, недосыпая, недоедая, работают через силу, губя свое телесное и душевное здоровье, на этих избранных.

Для одних людей, когда они еще только собираются родиться, призывают акушерку, доктора, иногда двух для одной родильницы, приготовляют приданное с сотней распашоночек, качающиеся тележки; другие же, огромное большинство, рожают детей где и как попало, без помощи, завертывают в тряпки, кладут в лубочные люльки на солому и радуются, когда они умирают.

За детьми одних, покуда мать лежит девять дней, ухаживает бабка, нянька, кормилица, за другими никто не ухаживает, потому что некому, и сама мать встает тотчас же после родов, топит печку, доит корову и иногда стирает белье для себя и мужа. Одни растут среди игрушек, забав и поучений, другие сначала ползают голыми брюхами через пороги, увечатся, съедаются свиньями и с пяти лет начинают подневольно работать. Одних научают всей научной мудрости, приспособленной к детскому возрасту, других обучают матерным словам и самым диким суевериям. Одни влюбляются, заводят романы и потом женятся, когда уже изведали все удовольствия любви; других женят и отдают замуж, за кого нужно родителям, для помощи в работе от 16 до 20 лет. Одни едят и пьют самое лучшее и дорогое, что только есть на свете, кормя своих собак белым хлебом и говядиной; другие едят один хлеб с квасом, и то не вволю и не мягкий, чтобы не съесть лишнего. Одни, не пачкаясь, меняют тонкое белье каждый день; другие, постоянно работая чужую работу, меняют грубое, изодранное, вшивое белье в две недели, а то и вовсе не меняют, а носят его, пока распадется. Одни спят в чистых простынях, на пуховиках; другие — на земле, покрывшись рваными кафтанами.

Одни ездят на сытых, кормленных конях без дела, для гулянья; другие мучительно работают на некормленых лошадях и по делу идут пешие. Одни придумывают, что бы им сделать, чтобы занять свое праздное время; другие же не успевают обчиститься, обмыться, отдохнуть, слово сказать, повидаться с родными. Одни читают на четырех языках, веселятся каждый день самыми разнообразными увеселениями, другие совсем не знают грамоты и не знают другого веселья, кроме пьянства. Одни все знают и ни во что не верят; другие ничего не знают и верят во всякий вздор, который им скажут. Одни, когда заболевают, то, не говоря о всех возможных водах, всяком уходе и всякой чистоте и лекарствах, переезжают с места на место, отыскивая самый лучший целебный воздух; другие ложатся в курной избе на печке и с непромытыми ранами, отсутствием всякой пищи, кроме сухого хлеба, и — воздуха, кроме зараженного десятью членами семейства, телятами и овцами, гниют заживо и преждевременно умирают.

Неужели это так надо?

Если есть высший разум и любовь, руководящие миром, если есть Бог, то не мог он хотеть, чтобы было такое разделение между людьми, чтобы одни не знали, что делать с избытком своих богатств, и швыряли бы без толку плод трудов других людей; другие бы чахли и преждевременно умирали или жили бы мучительной жизнью в непосильной работе.

Если есть Бог, то это не может и не должно быть. Если же нет Бога, то с самой простой человеческой точки зрения такое устройство жизни, при котором большинство людей должно губить свои жизни для того, чтобы малое число людей пользовалось избытком, который только затрудняет и развращает это меньшинство, — такое устройство жизни нелепо, потому что для всех невыгодно.