— Он мне не нравится, — откровенно сказала Коринна, разглядывая лицо статуи. — А почему ты хранишь ее?

— Никто не знает будущего, голубушка. У Магнета есть немало могущественных друзей среди эвпатридов. В политике всякое случается. Сегодня тебя свалили, а завтра, глядишь, ты опять наверху. Кто знает, Магнет еще может стать тираном в Афинах, и каково тогда придется мне, если она узнает, что я выбросил его статую, как негодный мусор?

Алексид вышел из мастерской молча. Он напряженно думал. Этот тяжелый подбородок, крючковатый нос и высокие скулы он видел вчера под полями пастушеской шляпы. Лицо статуи было лицом человека, который шептался с Гиппием.

— А я-то думала, что ты пришел поговорить со мной! — пожаловалась Коринна, но уголки ее рта лукаво задергались.

Ведь мы уже прошли всю улицу, а ты еще не сказал ни слова. Куда веселее болтать со статуей!

— Извини. Меня словно оглушило… — Алексид заколебался, но потом сказал решительно:

— Дело вот в чем. Этот Магнет… ну, тот, который хотел стать тираном…

— Ах, тот! С таким ужасным лицом!

— Да. Так я готов поклясться, что видел его вчера вечером у Итонских ворот во время скачек.

— Ну и что?

— Да разве ты не понимаешь? Ты ведь слышала, что говорил Кефал: его же много лет назад изгнали из Афин.

— Разве? — Коринна, очевидно, не слишком внимательно слушала разговор в мастерской, но тут и она сообразила, в чем дело, и взволнованно воскликнула:

— А! Так что же он здесь делал?

— Я сам хотел бы это знать, — угрюмо отозвался Алексид. — Просто не представляю, как мне быть.

— Посоветуйся с отцом.

— Гм!.. А как я объясню ему, зачем мне понадобилось заходить в мастерскую Кефала?

— Да, отец не похвалит тебя за знакомство со мной.

— Видишь ли…

— Не оправдывайся. Афинским юношам не положено водиться с девушками.

Вот почему я чуть не свалилась с возвышения, когда ты вошел в мастерскую. По правде говоря, я очень обрадовалась, услышав твой голос, — я ведь ни с кем не разговаривала по-настоящему с того дня в пещере. Да, кстати, как поживает твой красивый друг?

— Он не очень-то мной доволен, — с принужденным смехом ответил Алексид. — Ему наступили на его красивую ногу — во всяком случае, так он думает.

— Кто же?

— Ты.

— Я?!

— Да. Видишь ли, мы очень давно дружим. Но только… ну, ты понимаешь… нельзя же все время быть с человеком, даже если очень его любишь. Иногда хочется побыть одному… Ты ведь знаешь, как это бывает, правда?

Она кивнула:

— Ты видел, куда я ухожу в таких случаях.

— Так вот, Лукиан этого не понимает. Он не любит читать и размышлять… всему предпочитает атлетические упражнения, прогулки, верховую езду и обижается, если другие хотят чего-то другого.

— Но при чем тут я?

— При том, что стоит мне заняться своими делами, как он воображает, будто я провожу это время с тобой, будто мне приятнее быть с тобой, чем с ним…

— Какая глупость! — кротко поддакнула она.

— Чистейшая нелепость! — подхватил Алексид с большим жаром, хотя и не слишком тактично. — Я поклялся ему, что не видел тебя с того самого первого дня, но он так озлился, что не поверил мне. Ну, я и подумал: раз так, пусть у него будет причина злиться, и…

— И пошел ко мне?

— И пошел к тебе.

Она остановилась как вкопанная и повернулась к нему. Щеки ее пылали, в серых глазах сверкал гнев.

— Спасибо за откровенность! Я знаю, что афинских девушек и за людей не считают, но над собой я не позволю издеваться. Значит, ты пришел, чтобы позлить его, а я только так… вот так хватают игрушку, чтобы подразнить ребенка…

— О боги! — воскликнул Алексид с отчаянием. — Я совсем не потому. Никто не хочет ничего понимать!

— Ну, так постараемся понять друг друга. Если мы станем друзьями, то потому, что хотим этого, а не потому, что нам надо кому-то досадить.

— Конечно…

— И ты не станешь задирать нос только потому, что я девушка и чужестранка, а мать содержит харчевню?

— Нет, — твердо сказал Алексид. — Но и ты должна дать обещание.

— Какое?

— Не ругать Афины. Раз ты живешь в городе, нечестно говорить о нем плохо.

Коринна, помедлив, кивнула. Румянец гнева сбежал с ее щек, и, когда она снова посмотрела на Алексида, в ее взгляде было уважение.

— Обещаю. Человек должен стоять за свой родной город. Если бы ты за него не заступился, я стала бы думать о тебе хуже. Я не буду ругать Афины, но, — тут она беззвучно засмеялась, — можно мне высказывать справедливые замечания? Ведь в Афинах превыше всего ценят свободу речи!

— Ты уже начинаешь кое-что понимать! — весело улыбнулся Алексид. — Поживи тут годик-другой, и ты станешь настоящей афинянкой.

Но, говоря это, он знал, что его предсказание никогда не сбудется.

Хотя Коринна и родилась в Афинах, она чужестранка и навсегда ею останется. Метеку почти невозможно добиться афинского гражданства, а ведь она же еще и женщина! Закон запрещает ей даже брак с афинским гражданином.

Они пошли дальше. Прохожие оглядывались на них. На следующем перекрестке, где было гораздо многолюднее и уже слышался шум рынка, Коринна сказала:

— Тут нам лучше проститься. Я знаю, тебе неловко идти со мной…

— Ну, что ты…

— Будем честны — или нашему знакомству конец. Таковы здешние обычаи.

Я не хочу, чтобы из-за меня твой отец рассердился на тебя. И я не хочу, чтобы ты ссорился из-за меня с Лукианом. Обещай, что ты с ним помиришься и не будешь обижаться на него по пустякам.

— Ладно. Но я хочу дружить и с тобой!

— Тогда приходи завтра в пещеру. Сможешь? Я буду учить тебя играть на флейте.

— Обязательно приду.

На углу они расстались, и Алексид долго смотрел вслед Коринне. Пусть она чужестранка, пусть ее презирают, но она шла через толпу гордой походкой, словно богиня Артемида.

Странная встреча с Магнетом послужила для Алексида предлогом, чтобы заговорить с Лукианом в гимнасии. В этот день была очередь Лукиана украшать цветами статую Гермеса, бога — покровителя атлетических состязаний, которая стояла на портике.

— Помочь тебе? — предложил Алексид.

Лукиан оглянулся.

— А!.. — сказал он удивленно. — Если хочешь. Я думаю расположить эти гиацинты здесь, а лавры — поверх всего.

— Понимаю… Лукиан, мне надо тебе кое-что рассказать.

— О чем? — подозрительно спросил Лукиан.

— Не о нас с тобой. Это по-настоящему важно. Мне надо с кем-нибудь посоветоваться, а доверяю я только тебе.

— Ну, так рассказывай. — Лукиан был явно польщен.

Тогда Алексид рассказал ему о незнакомце у городских ворот и о том, как, попав в мастерскую Кефала, он случайно узнал, кто это такой. Конечно, ему пришлось упомянуть Коринну — он не собирался лгать Лукиану, — но он рассказал всю правду: что до этого дня он с ней не виделся, но теперь назло Лукиану пошел ее искать. Тот внимательно его выслушал и сказал:

— Извини меня. Я должен был сразу тебе поверить.

— Забудем об этом! Ведь все сложилось к лучшему: если бы мы не поссорились, я не узнал бы, что это был Магнет.

Тут к ним, неслышно ступая босыми ногами, подошел наставник, обучавший их борьбе.

— Довольно возиться с цветами, Лукиан. А ты, Алексид, почему ты не мечешь копье?

— Сейчас идем! — воскликнули они хором.

Но, прежде чем они разошлись, Алексид — на поле, а его друг — в палестру, Лукиан сказал:

— Дождись меня, и мы решим, как быть дальше.

— Хорошо! — И Алексид сбежал из тени портика на яркое солнце. Давно уже у него не было так легко на душе.

— Конечно, это, может быть, напрасная тревога, — сказал Лукиан, когда они медленно шли домой из гимнасии. — А ты уверен, что не ошибся?

— Уверен. У него такое запоминающееся лицо… И, кроме того, если бы я сначала узнал историю Магнета, то, конечно, на скачках мне могло бы почудиться, будто я его вижу. Но ведь случилось как раз наоборот. И то, что я расслышал из их разговора, кажется очень подозрительным, хотя сразу я этого и не понял.