– Эх, Галина Пилиповна! – Банда, не находя себе места и заново переживая тот проклятый бой в бухте, только заскрежетал зубами в ответ, наливая себе и женщинам водку, и тут же залпом выпил ее.

Алина и Галина Пилиповна тоже взяли свои стаканы, но чисто по-женски лишь пригубили.

– Они тебя, дочка, спасали?

– Да, Галина Пилиповна...

– Ее украли бандиты, террористы. При этом покалечили моего друга – плеснули в лицо кислотой. Там, в Москве. Потом вывезли ее из России. Арабы, иранцы, – коротко объяснил Банда. – А она – моя невеста...

– Как он погиб? – вдруг твердо и прямо посмотрела Банде в глаза мать Олега, желая услышать все, до малейших подробностей.

– Мы догнали этих ублюдков в Варне, в Болгарии. Они привезли Алину на катер и готовились к отплытию. Вроде бы в Турцию. У нас не было ни времени, ни возможности поступить как-то иначе. Только атаковать... – Банда запнулся, засомневавшись, что мать сможет все это спокойно выслушать, но пожилая женщина решительно сказала:

– Рассказывай, Саша, не волнуйся. Я слушаю. Мне нужно знать все.

– Олег отвлекал их внимание с берега, а я заходил со стороны моря. У нас все прошло отлично, мы уже положили почти всех, когда один из арабов выстрелил из ручного гранатомета по ящикам, за которыми укрывался Олег. Взрыв, огонь...

– Он умер сразу?

– Да. Я был рядом с ним спустя минуту. Но все было кончено. Я не успел пристрелить того араба, опоздал всего на несколько секунд.

– Не терзай себя, Саша. Я все понимаю. Если бы ты только мог, ты бы спас его еще раз, – Галина Пилиповна подняла на Банду страдающий взгляд, но Сашка почувствовал, что она действительно его не винит – в ее глазах не было ни злобы, ни отчуждения.

– На этот раз он меня спасал.

– Где он похоронен?

– Там, в Варне. Как неопознанный, на муниципальном кладбище. Мы через посольство пытались что-то сделать, но...

– Ясно. Видно, не судьба ему была в родной-то земельке лежать. Воевал на далекой стороне и погиб вдали от дома... – снова заплакала мать Олежки, вытирая глаза платочком.

За столом надолго воцарилось тягостное молчание, прерываемое лишь всхлипываниями потрясенной горем матери.

Наконец она, насухо вытерев глаза, нарушила тяжелую тишину.

– Вот что, Александр. Ты – сирота, а я – потеряла сына. Ты был его лучшим другом. И теперь как хочешь, но я тебя никуда не пущу. Живи у меня. Будь мне за сына. А хочешь – навсегда оставайся...

– Спасибо вам, Галина Пилиповна...

– Заходи, заходи, Котляров. Не бойся, не укушу. Только с работы к чертям собачьим выгоню!

– По вашему приказанию прибыл, – коротко и подчеркнуто официально доложил полковник, останавливаясь посреди огромного кабинета генерала Мазурина.

Он давно и хорошо изучил своего шефа и по этой дурацкой шутке сразу догадался, что настроение у начальства было явно плохое.

"Странно, чему это он так радуется? После звонка из Джанкоя Бондаровича с Большаковой их и след простыл... Может, старому лису удалось уговорить папашу Большакова? Или зацепить его на еще какой-нибудь крючок?.."

– Проходи, садись. Не торчи, как пугало посреди поля, ха-ха, – генерал указал на кресло перед столом и сцепил на своем немаленьком животе руки, весело разглядывая Котлярова маленькими лукавыми глазками. – Ну как, что у тебя нового? Где наш любимый Бондарович? Где наша киска, которую требовалось вернуть папе Большакову? Что, не знаешь?

– Никак нет. Никаких новых сведений не поступало. Я бы немедленно доложил...

– Как же, дождешься от тебя! Набрал целый отдел ни на что негодных засранцев... Ладно, я тебе доложу, ха-ха! Нашел я твоего Банду.

– Как? Где?

– Неопознанный труп, о котором так пекся этот парень в Болгарии, наши специалисты все же идентифицировали. Это сослуживец Бондаровича по Афгану, командир взвода в его роте, бывший лейтенант Востряков Олег Сергеевич. Родом из города Сарны Ровенской области Украины. После ранения и увольнения из рядов Вооруженных Сил вернулся домой, где проживал с матерью в собственном доме по улице Садовой, 26. Улавливаешь?

– Я слушаю, Виталий Викторович.

– Слушаю... – проворчал генерал. – Тут не слушать, а действовать уже пора. Как ты считаешь, куда бы подался Бондарович, не имея ни родных, ни друзей во всем бывшем Союзе, после того, как у него на руках умер его лучший, вернее, единственный друг? А? В Москву? Дудки!

– Конечно, здесь его нет. Мы провели большую оперативную работу...

– Говно ваша работа! К матери этого, – он склонился к бумаге, вспоминая фамилию, – к матери Вострякова он поехал. Надо же ему было о гибели сына ей сообщить.

– Так он и сейчас в Сарнах?

– Да. Там уже работают наши люди, дорогой ты мой. Так что, полковник, можешь закрывать это дело. Операцией на сей раз руководит другой – наш человек на Украине, и никаких сбоев больше не будет.

– Ясно, Виталий Викторович.

– Ничего тебе не ясно! Я должен за тебя твои же ошибки исправлять, твою мать! Что за люди в твоем отделе, если втроем с одним молокососом справиться не смогли?

– Я уже докладывал, Виталий Викторович, – начал наконец терять терпение Котляров, – это были мои лучшие люди. Но этот парень оказался крепким орешком. Все-таки спецназ – это серьезно. Про старлея Банду, когда он служил, даже среди "духов" легенды ходили...

– Ладно, слышал я уже эти басенки. Не умеете работать, полковник Котляров. А учиться вам, видимо, уже поздно. Вы свободны. Я подумаю о перспективе вашей дальнейшей службы. А дело Большакова приказываю сдать в канцелярию, – генерал, демонстративно отвернувшись, встал из-за стола и, подойдя к окну, уставился в низкое серое московское небо.

– Есть, – Котляров четко повернулся и пошел прочь из кабинета. Но, выходя, не удержался – хлопнул дверью так, что майор в приемной вздрогнул, с ужасом глянув на опального полковника.

– Старый козел! – в сердцах бросил в сторону кабинета генерала Котляров, выходя из приемной в коридор, и сразу же испуганно оглянулся – а не слышал ли кто...

– Саша, Боже мой! Что с тобой? – вскочила с дивана Алина, как только Банда вошел в комнату.

– Сашенька, что случилось? – бросилась к нему и Галина Пилиповна.